Том 10. Письма

Chère et respectable Princesse, votre lettre m’a navré le coeur. Je n’avais pas l’idée du malheur qui vous est arrivé; je n’essaierai pas de vous consoler, mais je partage du fond de l’âme vos chagrins et vos angoisses. J’espère qu’à l’heure qu’il est le Prince et les enfants sont convalescents. Puisqu’Онегин peut le distraire, je m’en vais dès ce moment me mettre à le copier et je lui enverrai. J’écrirai aussi à mon frère pour qu’il lui envoyé ce qu’il peut avoir de mes vers. Je demande seulement au Prince qu’il garde tout cela pour lui seul, et qu’il n’en lise rien à personne au monde.

Pouchtchine a eu tort de vous parler de mes inquiétudes et de mes conjectures qui se sont trouvées fausses. Je n’ai aucune relation avec Odessa, j’ignore complètement ce qui s’y passe.

Chère Princesse, soyez tranquille, s’il est possible. Donnez-moi des nouvelles de Votre famille et comptez-moi toujours au nombre de ceux qui vous sont le plus dévoués.

24 mars.^{15}

121. Л. С. ПУШКИНУ

27 марта 1825 г.

Из Михайловского в Петербург.

Душа моя, что за прелесть бабушкин кот! я перечел два раза и одним духом всю повесть, теперь только и брежу Трифоном Фалелеичем Мурлыкиным. Выступаю плавно, зажмуря глаза, повертывая голову и выгибая спину. Погорельский ведь Перовский, не правда ли?

Об Вяземском получил известие. Перешли ему, душа моя, всё, что ты имеешь на бумаге и в памяти из моих новых сочинений. Этим очень обяжешь меня и загладишь пакости твоего чтеньебесия.

Получил ли ты мои стихотворенья? Вот в чем должно состоять предисловие: Многие из сих стихотворений — дрянь и недостойны внимания россейской публики — но как они часто бывали печатаны бог весть кем, чёрт знает под какими заглавиями, с поправками наборщика и с ошибками издателя — так вот они, извольте-с кушать-с, хоть это-с - - - - - с (сказать это помягче). 2) Мы (сиречь издатели) должны были из полного собрания выбросить многие штуки, которые могли бы показаться темными, будучи написаны в обстоятельствах неизвестных или малозанимательных для почтеннейшей публики (россейской) или могущие быть занимательными единственно некоторым частным лицам, или слишком незрелые, ибо г. Пшк. изволил печатать свои стишки в 1814 году (т. е. 14-ти лет), или как угодно. 3) Пожалуйста, без малейшей похвалы мне. Это непристойность, и в Бахчисарайском фонтане я забыл заметить это Вяземскому. 4) Всё это должно быть выражено романтически, без буфонства. Напротив. Во всем этом полагаюсь на Плетнева. Если я скажу, что проза его лучше моей, ведь он не поверит — ну по крайней мере столь же хороша. Доволен ли он? Да перешли на всякий случай это предисловие в Михайловское, а я пришлю вам замечанья свои.

Когда пошлешь стихи мои Вяземскому, напиши ему, чтоб он никому не давал, потому что эдак меня опять обокрадут — у меня нет родительской деревни с соловьями и с медведями. Прощай. Сестру поцелуй.

Великая пятница.

Я Телеграфом очень доволен — и мышлю или мыслю поддержать его. Скажи это и Жуковскому. Дельвига нет еще!

Так как Воейков ведет себя хорошо, то думаю прислать и ему стихов — то ли дело не красть, не ругаться по-матерну, не перепечатывать, писем не перехватывать и проч. — люди не осудят, а я скажу спасибо.

Тиснуть еще стихи княгине Голицыной-Суворовой, возьми их от нее. Думаю, что Послание к Овидию, Вчера был день и Море могут быть, разнообразия ради, помещены в Элегиях — да и вообще можно переменить весь порядок. Réponse s’il vous plait [141].

Не напечатать ли в конце Воспоминания в Царском Селе с Notой [142], что они писаны мною 14-лет — и с выпискою из моих Записок (об Державине), ась?

Нет.

Да тиснуть еще мою Птичку да четыре стиха о дружбе: Что дружба? легкий пыл похмелья… [143]

122. П. А. ВЯЗЕМСКОМУ

Конец марта — начало апреля 1825 г.

Из Михайловского в Москву.

Надеюсь, что ты выздоровел — с нетерпением ожидаю о том официального известия. Брат перешлет тебе мои стихи, я переписываю для тебя Онегина — желаю, чтоб он помог тебе улыбнуться. В первый раз улыбка читателя me sourit [144] (Извини эту плоскость: в крови!..). А между тем будь мне благодарен — отроду ни для кого ничего не переписывал, даже для Голицыной — из сего следует, что я в тебя влюблен, как кюхельбекерский Державин в Суворова.

Занимает ли еще тебя россейская литература? я было на Полевого очень ощетинился за «Невский альманах» и за пародию Жуковского. Но теперь с ним помирился. Я даже такого мнения, что должно непременно поддержать его журнал. Хочешь? Я согласен.