Понимаете? да нельзя ли еще под «Разговором» поставить число 1823 год? Стих: Вся жизнь одна ли, две ли ночи — надобно бы выкинуть, да жаль — хорош. Жаль еще, что Поэт не побранил потомства в присутствии своего Книгопродавца. Mes arrière-neveux me devraient cet ombrage [108]. С журналистами делай что угодно, дарю тебе мои мелочи на пряники; продавай или дари, что упомнишь, а переписывать мочи нет. Михайло привез мне всё благополучно, а Библии нет. Библия для христианина то же, что история для народа. Этой фразой (наоборот) начиналось прежде предисловие Истории Карамзина. При мне он ее и переменил. — Закрытие феатра и запрещение балов — мера благоразумная. Благопристойность того требовала. Конечно, народ не участвует в увеселениях высшего класса, но во время общественного бедствия не должно дразнить его обидной роскошью. Лавочники, видя освещение бель-этажа, могли бы разбить зеркальные окна, и был бы убыток. Ты видишь, что я беспристрастен. Желал бы я похвалить и прочие меры правительства, да газеты говорят об одном розданном миллионе. Велико дело миллион, но соль, но хлеб, но овес, но вино? об этом зимою не грех бы подумать хоть в одиночку, хоть комитетом. Этот потоп с ума мне нейдет, он вовсе не так забавен, как с первого взгляда кажется. Если тебе вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из Онегинских денег. Но прошу, без всякого шума, ни словесного, ни письменного. Ничуть не забавно стоять в «Инвалиде» наряду с идиллическим коллежским асессором Панаевым. Пришли же мне Эду Баратынскую. Ах он чухонец! да если она милее моей Черкешенки, так я повешусь у двух сосен и с ним никогда знаться не буду.
4 дек.
______
Милая Оля, благодарю за письмо, ты очень мила, и я тебя очень люблю, хоть этому ты и не веришь. Si ce que vous dites concernant le testament d’Анна Львовна est vrai, c’est très joli de sa part. Au vrai j’ai toujours aimé ma pauvre tante, et je suis fâché que Chalikof ait pissé sur son tombeau [109]. Няня исполнила твою комиссию, ездила в Святые горы и отправила панихиду или что было нужно. Она целует тебя, я также. Твои троегорские приятельницы несносные дуры, кроме матери. Я у них редко. Сижу дома да жду зимы.
______
Лев! сожги письмо мое.
Кланяйся Василию Васильевичу Энгельгардту и Гнедичу, и Плетневу, и Онегину, и Слёнину. Присылай мне Старину: это приятная новость. Торопи Дельвига; надеюсь, что не претерпел он убытку. Что Козлов слепой? ты читал ему Онегина?
102. А. Г. РОДЗЯНКЕ
8 декабря 1824 г.
Из Михайловского в Лубны.
Милый Родзянко, твой поклон меня обрадовал; не решишься ли ты, так как ты обо мне вспомнил, написать мне несколько строчек? Они бы утешили мое одиночество.
Объясни мне, милый, что такое А. П. Керн, которая написала много нежностей обо мне своей кузине? Говорят, она премиленькая вещь — но славны Лубны за горами. На всякий случай, зная твою влюбчивость и необыкновенные таланты во всех отношениях, полагаю дело твое сделанным или полусделанным. Поздравляю тебя, мой милый: напиши на это всё элегию или хоть эпиграмму.
Полно врать. Поговорим о поэзии, т. е. о твоей. Что твоя романтическая поэма Чуп? Злодей! не мешай мне в моем ремесле — пиши сатиры хоть на меня, не перебивай мне мою романтическую лавочку. Кстати: Баратынский написал поэму (не прогневайся — про Чухонку), и эта чухонка, говорят, чудо как мила. — А я про Цыганку; каков? подавай же нам скорее свою Чупку — ай да Парнас! ай да героини! ай да честна́я компания! Воображаю, Аполлон, смотря на них, закричит: зачем ведете мне не ту? А какую ж тебе надобно, проклятый Феб? гречанку? итальянку? чем их хуже чухонка или цыганка. — т. е. оживи лучом вдохновения и славы.
Если Анна Петровна так же мила, как сказывают, то верно она моего мнения: справься с нею об этом. Поклон Порфирию и всем моим старым приятелям.
Прости, украинский мудрец… [110]8 дек.
103. Д. М. ШВАРЦУ
Около 9 декабря 1824 г.
Из Михайловского в Одессу.
(Черновое)