Ашметьев. Что вы, помилуйте! Такой старый лес.
Мальков. Молодые-то леса красивее старых.
Ашметьев. Вот странно, в первый раз слышу. Почему же это?
Мальков. Во-первых потому, что все молодое лучше старого, а во-вторых, в молодых лесах большой прирост, много процентов приростом дают; а старые уж не растут.
Ашметьев. Особенный взгляд на природу, новая теория ландшафта.
Мальков. Ландшафты-то хороши, да убыточны: не по деньгам нам; мы, по глупости, больше со стороны доходности смотрим… Мекаем да по пальцам рассчитываем.
Ашметьев. Как ни смотрите, а прекрасное все-таки останется прекрасным; законы изящного неизменны.
Мальков. Ну, виноват! Вперед не буду. Нет, я к тому, что доходные-то имения прочней!
Боев. Да, они долго хозяев не меняют.
Мальков. А ландшафтами-то любуются, любуются, ан глядишь — и сукцион.
Боев. А с укциону-то купит купец; через полгода, вместо ландшафтов, всё полусажёнки стоят.
Вершинский. Нет, господа, не доросли мы, далеко нам! Где нам общественные вопросы, экономические задачи решать: съедемся об деле говорить, а начнем об ландшафтах. Ведь нельзя ж мне одному все взвалить на плечи! Шилом моря не нагреешь. Ведь если мы хотим себе добра, мы должны всю свою энергию употребить, — нам придется все вновь, с самого начала начинать. Один мой знакомый говорит, что в России, чтоб завести что-нибудь порядочное, нужно прежде — все урочища, все деревни назвать иначе, хоть по-немецки, а старые названия строго приказать забыть.
Ашметьев. Довольно радикальная мера.
Вершинский. Оригинально — это правда, но тут есть смысл. Чтобы сеять новое, нужно старое вырвать с корнем и сравнять местность. Что такое все эти урочища, все российские обыкновения и обычаи? Стоит ли их жалеть? Они продукт нашей милой старины, а русская старина и невежество — синонимы. А у нас апатия, лень или расчет на наживу, а зачастую и просто враждебное отношение к делу и всяческие тормозы. Один шутит, другой отдыхает.
Ашметьев
Варя
Мальков. Отдыхать.
Варя. Почему?
Мальков. Во-первых, покойнее, а во-вторых, меньше глупостей наделаешь.
Боев. Про меня грех сказать, чтоб я никакой пользы не приносил земству. Я составляю нейтральную почву; всех я — и отсталых, и передовых — обнимаю и лобызаю, как друзей и братьев. И отсталые и передовые без разбору милы моему сердцу; да нынче и разобрать-то нет никакой возможности, кто отсталый, кто передовой. У меня перевязочный пункт; я после ожесточенных битв врачую их раны наливками и настойками… А вот у меня аптекарь.
Вертинский. Да, действительно между вами много общего.
Боев. Как вы проницательны! Не только много общего, но полное сходство. Он дело делает с утра до ночи, а я баклуши бью; он наживает, а я проживаю; у него свои деньги в кармане, а у меня чужие; он больше молчит, а я болтаю безумолку; он скоро богат будет, а у меня скоро только один тарантас останется.
Зубарев. Ах, Михайло Тарасыч, все-то тебе весело, и когда-то ты над чем-нибудь задумаешься?
Боев. Сейчас задумывался, душа моя! Денег нет, а нужны дозарезу; хорошо, что твои как раз попались, я и взял.
Зубарев. Какие у меня деньги, откуда! Где ты их нашел?
Боев. Не веришь?
Зубарев. Нет, этого нельзя, Михайло Тарасыч, этого нельзя. Отдай, пожалуйста! Мне самому нужно.
Боев. Поди ты! Господа! Вот в какой форме возможно только в наше время заключение займа! Это называется «самопомощь»!
Вершинский
Зубарев. К вашим услугам.
Варя
Мальков. Что мне за охота беспокоиться! Себе дороже.
Боев. Да, пожалуй, и не сговоришь.
Мальков. Да и то не сговоришь: они разговаривать-то учились, особенно о высоких предметах.
Варя. А вы чему учились?
Мальков. А мы учились маленькое дело делать.
Варя. Что же лучше: разговаривать о высоких предметах или маленькое дело делать?
Мальков. Разговаривать лучше.
Варя. Почему?
Мальков. Благороднее.
Боев. Да и чище; от купоросного масла — ногти желтеют.
Мальков. Пойдем пополощемся малым делом.