Баркалов. Очень мало. Скажите, что вы и очень бы рады, но обстоятельства ваши и сестер ваших так дурны, что вы не можете об этом и думать, что нужны расходы, приличие требует… ну, и прочее… Он сейчас поймет и предложит; а как деньги получите, тогда пускай ведается сам с Ольгой Давыдовной. Что ж тут дурного? Чисто и аккуратно. Позвать?
Сарытова
Баркалов. Подумайте, это дело хорошее.
Сарытова. Зовите!
Баркалов. Вот и хорошо подумать, а то как же это… не думавши.
Сарытова. До чего я дошла! Я падаю, падаю и не вижу дна этой пропасти! Что мне делать? Остается только закрыть глаза, пусть будет, что будет.
Лизгунов
Сарытова. Прошу.
Лизгунов. Я пришел искать и найти в вас такое же расположение…
Сарытова. Я всегда… Что могу…
Лизгунов. Буду краток и откровенен — это лучше всего. Считаете ли вы меня достойным быть вашим зятем? Я надеюсь…
Сарытова. Отчего же… но…
Лизгунов. Но? Что значит это «но»? Не пугайте меня. Зачем «но»?
Сарытова. Это касается меня, а не вас.
Лизгунов. Слава богу, а то мне показалось… я такой нервный. Что же такое?
Сарытова. Мои обстоятельства… приличие требует… я не могу решиться, я не отказываю в своем согласии, но…
Лизгунов
Сарытова. Что касается меня, я очень рада. Это было всегда моим желаньем.
Лизгунов. И прекрасно. В расположении Ольги Давыдовны я, кажется, сомневаться не должен. Гордость моя не допускает этой мысли. Если человек с моим состоянием и с моими достоинствами… и притом не ищет приданого — тут долго не думают!
Сарытова. Уж это ваше дело! Я ходатайствовать за вас не берусь!
Лизгунов. О, не беспокойтесь, я сам… я красноречив. Позвольте вашу ручку.
Сарытова. Тысячи четыре.
Лизгунов. Ого! Впрочем, что ж, я готов. Когда же вам нужно?
Сарытова. Если можно, теперь.
Лизгунов. С собой такой суммы не имею, но сейчас съезжу за ней, а вы приготовьте какой-нибудь незначительный документик, векселек, конечно.
Сарытова. Вы мне не верите?
Лизгунов. Помилуйте, верю… но порядок такой!
Сарытова. Нет, значит, вы не доверяете мне. Благодарю вас, не нужно.
Лизгунов. Прошу не горячиться! Брать документы у меня привычка, или, лучше сказать, правило моей жизни, от которого я уж ни под каким видом не отступлю. Я рубля не дам без документа даже отцу родному. Вас, может быть, бланк затрудняет, надо в город посылать? Так вот, извольте.
Сарытова. Вы привезите мои старые векселя да Степана Григорьевича тоже, я за него заплачу; мы сделаем один вексель.
Лизгунов. С удовольствием. Лечу легкий, чтобы прилететь тяжелым.
Сарытова. Наконец-то! Какая пытка!
Марья. Гурьевна пришла, в девичьей дожидается!
Сарытова. Не до нее мне, пусть подождет. Где Олинька?
Марья. В гостиной сидят.
Сарытова. Одна?
Марья. Нет, с тетенькой-с.
Сарытова. Так попроси ее сюда ко мне.
Разве я могу, разве я посмею требовать от нее такой жертвы? А что, если она согласится? Ведь я погублю ее на всю жизнь. Я должна беречь ее, а не губить, ведь она мне сестра, крестница, почти что дочь. Господи! Да что же я все твержу себе: «я должна, должна!» А в душе-то нет ни любви к сестрам, ни чувства долга, ни сознанья своих обязанностей, а только страх перед бедой и чувство самосохранения. За что бы ни ухватиться, только бы удержаться, хоть уж не спастись, хоть только отсрочить свою погибель!
Ольга
Сарытова
Ольга. Я рада, да как? Скажи!
Сарытова. Оля, за тебя сватается Лизгунов.
Ольга
Сарытова. Одно средство… последнее… я гибну…
Ольга. Нет, нет! Мама, не требуй от меня жертвы, я молода, я хочу жить… я люблю… у меня есть жених.
Сарытова. Как? Ты любишь, и я ничего не знаю… я от тебя не ожидала…
Ольга. Не говори, не говори! Ты не имеешь права судить меня!
Сарытова. Ты меня убиваешь!
Ольга. Я уйду… ты меня мучишь… за что? Что я тебе сделала? О чем ты просишь, подумай! Тебе нужны деньги, так ведь?
Сарытова