Том 10. Дживс и Вустер

На то были свои причины. Во главу угла всей своей внешней политики я поставил предположение, что этот двойственный союз застрахован не только от краха, но даже от серьезных потрясений. Спод, по его собственным словам, боготворил Мадлен за одухотворенность, а она, как я уже имел случай заметить, не стала бы бросаться таким выгодным женихом. Мне казалось, что если есть на свете пара, которой с полной уверенностью можно прочить золотую свадьбу на широкую ногу, то это их пара.

— Разладилось? — повторил я хриплым шепотом. — Вы имеете в виду, что когда… как же это…

— О чем ты?

— «Когда та лютня трещину дала, недолго музыка играть могла».[73] Это не мое, это Дживс.

— Похоже, что так. Вчера за ужином я заметила, что он отказался от коронного блюда Анатоля, а она сидела бледная, смиренная, как монашка, и крошила хлеб. Раз уж я заговорила о коронном блюде Анатоля, скажу тебе то, что собиралась, про Л.П. Ранкла: решающая минута близится. Я сгруппировалась для прыжка и крепко надеюсь, что Таппи скоро разбогатеет.

Я прищелкнул языком. Я первый стоял за то, чтобы Л.П. Ранкл поделился с Таппи своими миллионами, но сейчас было не время менять тему разговора.

— Забудьте пока о Таппи. Подумайте о щекотливом положении Бертрама Уилберфорса Вустера.

— Уилберфорса, — пробормотала она, насколько ей позволял бормотать ее выдающийся голосовой аппарат. — Я когда-нибудь рассказывала тебе, как ты получил это прозвище? Это была идея твоего отца. За день до того как тебя поднесли к купели — ты был похож при этом на исполнителя эпизодической роли в гангстерском фильме, — твой родитель сорвал куш на скачках «Гранд нэшнл», поставив на аутсайдера по кличке Уилберфорс, и поэтому настоял, чтобы тебя назвали в его честь. Сочувствую тебе, но нам всем приходится нести свое бремя. Второе имя твоего дяди Тома — Портарлингтон, а мне при крещении чуть не дали имя Филлида.

Я шлепнул ее по кумполу ножом для бумаг, похожим на восточный кинжал, какими убивают людей в приключенческих романах.

— Не отвлекайтесь. Тот факт, что вас чуть не окрестили Филлидой, без сомнения, займет достойное место в вашей автобиографии, но обсуждать его сейчас совершенно необязательно. Мы говорим о том, какая страшная опасность будет мне угрожать, если ось Мадлен—Спод развалится.

— Ты считаешь, если Мадлен разорвет помолвку, тебе придется заполнить образовавшуюся пустоту?

— Вот именно.

— Она не сделает этого. Нив жизнь.

— Но вы сказали…

— Я только хотела построже тебя предупредить, чтобы ты впредь не вытаскивал мошек из глаз Мадлен. Может быть, я переусердствовала.

— Вы меня насмерть перепугали.

— Прости, что сгустила краски. Тебе не о чем беспокоиться. Это одна из тех легких размолвок, которые бывают у не в меру сюсюкающих парочек.

— Из-за чего же она произошла?

— Почем я знаю. Может быть, он оспорил ее утверждение, что звезды на небе — это Божьи цветочки.

Что ж, это было вполне возможно. С Гасси Финк-Ноттлом Мадлен рассорилась! Барышню с ее взглядами легко ранить небрежным отношением к звездочкам и цветочкам.

— Возможно, они уже помирились, — сказала прародительница. — Но все-таки тебе лучше держаться от Мадлен подальше. Спод — человек порывистый. Может разукрасить тебе физиономию.

— Он уже угрожал это сделать.

— Так и сказал: разукрашу физиономию?

— Нет, он обещал размазать меня по лужайке перед домом и потом станцевать на моих потрохах в сапогах с подковами.

— Один черт. Так что на твоем месте я соблюдала бы осторожность. Будь с Мадлен холодно-вежливым. Если ты увидишь, что еще какие-нибудь мошки летят в ее сторону, заботливо подай им пальто и пожелай счастливого пути, но не вздумай вмешиваться.

— Не буду.

— Надеюсь, я рассеяла твои страхи.

— Рассеяли, старая кровинка.

— Тогда почему ты морщишь лоб?

— Хм, почему? Да вот Медяк.

— Что, Медяк?

— Это из-за него я морщу лоб.

Весть о возможном возвращении Мадлен Бассет на ярмарку невест настолько меня встревожила, что я лишь сейчас вспомнил про Бингли и его предсказание неминуемого поражения Медяка. Мне было стыдно и совестно, что под влиянием своих личных неприятностей я так позорно отодвинул Медяка в конец повестки дня. Я уже давно должен был заострить внимание тети Далии на вопросе о его шансах на выборах. Не сделав этого, я подвел друга, а друзей, с гордостью могу сказать, я подводить не привык. Неудивительно, что я мучался угрызениями совести.

Я поспешил реабилитироваться — если я не ошибаюсь, именно это делают люди, подложившие свинью тому, кого любят как брата.

— Я когда-нибудь говорил вам о человеке по фамилии Бингли?

— Если и говорил, то я не помню.

— Он недолгое время служил у меня камердинером, когда у нас с Дживсом возникло разногласие по поводу моей игры на банджолайке. Тогда у меня был дом в Чафнелл-Риджис.

— И он его, кажется, спалил?

— Нализавшись в стельку. Дом сгорел дотла, и моя банджолайка тоже.

— Теперь я поняла, о ком ты. Ну, и что этот Бингли?

— Он живет в Маркет-Снодсбери. Я встретил его сегодня утром и случайно упомянул о том, что агитирую за Медяка.

— Если это можно назвать агитацией.