Том 10. Аббат

— Если вы ждете от меня признания, что я отрекаюсь от престола добровольно, а не под угрозой горчайших бедствий для меня самой и моих подданных, — сказала она, — то я не поставлю своего имени под такой ложью, даже если мне предложат за это безраздельную власть над Англией, Францией и Шотландией, каждою из которых я некогда владела или имела право владеть.

— Берегитесь, миледи! — воскликнул Линдсей, и, схватив руку королевы своей железной перчаткой, он в ярости сдавил ее, по-видимому не подозревая, с какой силой он это делает. — Берегитесь спорить с теми, кто сильнее вас и распоряжается вашей судьбой!

Он продолжал сжимать руку Марии, устремив на нее грозный и неумолимый взгляд, пока наконец Рутвен и Мелвил не крикнули: «Стыдитесь!», а Дуглас, который до сего времени сохранял безразличный вид, сделал шаг вперед, как будто собираясь вмешаться. Тогда суровый барон отпустил руку королевы, пытаясь под мрачной и презрительной усмешкой скрыть смущение, которое он на самом деле испытывал, до такой степени поддавшись внезапному гневу.

Королева, лицо которой побелело от боли, тут же подняла рукав и обнажила руку, на которой его железные пальцы оставили багровый след.

— Милорд, — сказала она, — как рыцарь и джентльмен, вы могли бы избавить мою хрупкую руку от столь тяжелого доказательства того, что сила на вашей стороне и что вы полны решимости ее применить. Но я благодарна вам за это наглядное подтверждение того, в каких условиях происходит вся эта процедура. Я призываю в свидетели всех вас — мужчин и женщин, — сказала она, указывая на багровый след, пылавший на ее руке, — что я подписываю эти акты, подчиняясь личной печати милорда Линдсея, оттиск которой вы можете видеть на моей руке.

Линдсей хотел что-то возразить, но лорд Рутвен удержал его.

— Успокойтесь, милорд, — сказал он. — Пусть леди Мария Шотландская объясняет свою подпись как ей угодно. Наше дело было — добиться этой подписи и доставить ее в Совет. Если впоследствии возникнут споры о способах, какими она была добыта, у нас будет достаточно времени разобраться в них.

Линдсей замолчал, лишь буркнув в бороду:

— Я не хотел сделать ей больно, но, видно, женское тело нежно, как свежевыпавший снег.

Королева тем временем торопливо и равнодушно подписала пергаментные свитки грамот, словно делая что-то, не влекущее за собою никаких последствий, или выполняя пустую формальность. Покончив с этим тягостным делом, она встала и поклонилась лордам, намереваясь удалиться в свою опочивальню. Рутвен и сэр Роберт Мелвил также попрощались с нею, причем первый из них ограничился официальным приветствием, а второй склонился в глубоком поклоне; при этом его желание выразить свое сочувствие все же умерялось страхом, как бы Рутвен и Линдсей не сочли его уж чересчур преданным прежней повелительнице. Один Линдсей стоял неподвижно. Наконец, когда его спутники совсем было приготовились уходить, он, словно охваченный внезапным порывом, обошел вокруг стола, отделявшего его от королевы, опустился перед ней на колено, взял ее руку, поцеловал, выпустил и, поднявшись, сказал:

— Ты все же поистине благородна, миледи, хотя ты и употребила во зло ценнейшие дары бога. Я преклоняюсь перед мужеством твоего духа, чего никогда не сделал бы перед властью, которою ты так долго и незаслуженно обладала. Я склоняю колена перед Марией Стюарт, а не перед королевой.

— Королева и Мария Стюарт одинаково жалеют тебя, Линдсей, — промолвила Мария, — одинаково жалеют и одинаково прощают тебя. Сражаясь за своего монарха, ты был бы всеми почитаемым полководцем; соединившись с мятежниками, ты стал лишь добрым мечом в руках разбойника. Прощайте и вы, лорд Рутвен, более учтивый, но и более убежденный изменник. Прощай, Мелвил, желаю тебе найти господина, который понимает государственную политику лучше и обладает средствами награждать за нее щедрее, чем Мария Стюарт! Прощайте, Джордж Дуглас, дайте понять вашей уважаемой бабушке, , что мы хотели бы провести остаток этого дня в уединении. Богу известно, как мы нуждаемся в том, чтобы собраться с мыслями.

Все откланялись и ушли; но едва они очутились в приемной, как между Рутвеном и Линдсеем начались разногласия.

— Не ворчи на меня, Рутвен, — послышался голос Линдсея в ответ на какие-то невнятные слова его спутника. — Не ворчи на меня, ибо я не потерплю этого! Ты отвел мне роль палача в этом деле, а ведь даже настоящему палачу разрешается попросить прощения у его будущей жертвы. Как бы мне хотелось иметь столь же глубокое основание быть другом этой женщины, сколь глубоки причины, сделавшие меня ее врагом. Ты бы тогда увидел, что, сражаясь за нее, я не пожалел бы ни своей крови, ни самой жизни.

— Да ты, как я вижу, дамский угодник! — воскликнул Рутвен, — Ты готов сражаться ради женщины только потому, что у нее хорошенькое личико и в глазах стоят слезы: Такие глупости, думалось мне, ты уже выбросил из головы много лет назад!