Том 10

— А зачем? Можем ли мы сообщить что-нибудь такое, что повлияло бы на коронера и его твердолобых присяжных? Разве наше описание Номера Четыре имеет какую-нибудь ценность? Нет, позволим им вынести вердикт: «несчастный случай». И тот вердикт, который им нужен: наш умник поздравит себя с тем, что первый раунд у Эркюля Пуаро он выиграл. Хотя, думаю, вряд ли мы таким образом сможем усыпить его бдительность.

Пуаро, как всегда, оказался прав. Тот тип из психолечебницы больше не появлялся. Даже на дознание, где я выступал в качестве свидетеля, Пуаро не пошел. Зрителей было мало.

Так как Пуаро, собираясь в Южную Америку, завершил все свои дела, то теперь большую часть времени он проводил дома. Тем не менее я ничего не мог из него вытянуть. Он сидел в своем кресле и отмахивался от моих попыток вовлечь его в разговор.

Однажды утром, спустя неделю после убийства, он спросил меня, не хочу ли я составить ему компанию и прогуляться за город. Я был рад, ибо считал, что Пуаро совершенно напрасно не желает воспользоваться моей помощью. Меня так и подмывало задать ему несколько вопросов, но он не был расположен к беседе. Даже когда я спросил его, куда мы направимся, он промолчал.

Пуаро нравилось напускать на себя таинственность. Он всегда тянул до последнего момента. Вот и сегодня, только после того, как мы проехались на двух поездах и автобусе и прибыли в один из пригородов Лондона, он наконец объяснил мне, в чем дело.

— Мы сейчас увидимся с человеком, который хорошо знает преступный мир Китая.

— В самом деле? И кто же он?

— Вы о нем наверняка не слышали — некто Джон Инглес. Он — бывший чиновник, самый заурядный, сейчас на пенсии. Его дом, говорят, полон китайскими безделушками, рассказами о которых он изводит всех своих знакомых. Но, как мне сказали, это единственный человек, от которого я смогу получить интересующие меня сведения, — Джон Инглес.

Через несколько минут мы поднимались по ступенькам «Лаврового венка» — так называлась вилла Джона Инглеса, — хотя лично я ни в доме, ни около него не заметил даже чахлого лаврового кустика. Вероятно, обожающим цветистые названия провинциалам оно не казалось курьезным.

Нас встретил слуга-китаец, лицо которого напоминало маску, и провел к хозяину. Джон Инглес оказался высоким широкоплечим мужчиной. У него было желтоватое лицо и глубоко посаженные глаза, которые отражали отнюдь не заурядный ум.

Отложив в сторону письмо, которое он читал, мистер Инглес встал, чтобы нас поприветствовать, после чего снова погрузился в чтение.

— Садитесь, пожалуйста. Хален пишет, что вы хотите кое-что узнать и что я могу вам помочь.

— Да, мосье, я был бы очень вам обязан, — сказал Пуаро. — Я хотел спросить вас… не знаете ли вы что-нибудь о человеке по имени Ли Чан-йен?

— Вот не ожидал, — удивился Джон Инглес. — Где же вы могли услышать об этом человеке?

— Так вы с ним знакомы? — спросил Пуаро.

— Встречался однажды, — ответил Инглес. — И кое-что о нем знаю, правда, не так уж и много. А хотелось бы знать побольше. Никак не думал, что в Англии еще кто-то о нем слышал. Он великий человек — по-своему, конечно. Знатного происхождения — потомок мандарина, но не в этом дело. У меня есть все основания полагать, что он вершит всякие гнусные дела.

— Какие дела?

— Разные. Держит мир в напряжении, дестабилизирует обстановку. Перевороты, которые иногда случаются то в одной стране, то в другой, не обходятся без его участия. Некоторые влиятельные люди говорят, что всегда существуют силы, которым выгодны всякие кризисы. Возьмите ту же Россию. Там налицо были признаки того, что Ленин и Троцкий — всего лишь марионетки, подчиняющиеся чьей-то воле. Доказательств у меня нет, но уверен, что они плясали под его дудку.

— Но позвольте, — запротестовал я. — Не преувеличиваете ли вы? Как может какой-то китаец сеять смуту в России?

Пуаро недовольно посмотрел на меня.

— Вам, Гастингс, — сказал он, — все, что не соответствует вашим привычным стереотипам, кажется преувеличением. А я совершенно уверен в правоте этого джентльмена. Продолжайте, мосье, прошу вас.

— Зачем ему все это нужно, — продолжал Инглес, — сказать не берусь, но мне кажется, что он страдает тем же недугом, что и многие великие умы прошлого — от Акбара и Александра Македонского до Наполеона, — жаждой абсолютной власти и манией величия. Раньше необходимым условием завоевания власти было наличие мощной армии, теперь же, в наш век, Ли Чан-йен использует целый комплекс мер. У него свои методы. Я знаю, — продолжал Инглес, — что огромные средства он выделяет на подкуп и пропаганду. Есть сведения, что на него работают и многие выдающиеся ученые.

Пуаро слушал с неослабевающим вниманием.

— А в Китае? — спросил он. — Там он тоже имеет вес?

Собеседник кивнул.