Том 10

— Этот военачальник, — продолжал он, — пришел в монастырь и потребовал, чтобы мы предоставили ночлег его жене и детям, снабдили их провизией и лекарствами и дали им с собой проводников через пустыню. Тогдашний настоятель сказал ему, что наш устав запрещает допускать женщин под монастырскую крышу, на что он ответил, что, если мы не выполним его требований, у нас не останется никакой крыши, ибо он спалит монастырь, а всех нас предаст мечу. Как вы знаете, человек, умерший насильственной смертью, возрождается в виде какого-нибудь животного, а это ужасно, посему мы избрали меньшее зло и уступили, с тем чтобы потом выхлопотать себе прощение у Великого Ламы. Супруги военачальника я не видел, но — увы! — я видел жрицу, служительницу их религии. Увы, увы! — и Куен стал бить себя в грудь.

— Почему «увы»? — спросил я как можно более равнодушным тоном, ибо его рассказ возбудил во мне странный интерес.

— Почему? Потому что я забыл армию, но так и не смог забыть этой жрицы, и много веков она препятствовала мне переправиться на тот берег — Берег Спасения. Я, как скромный лама, готовил ей спальню, когда она вошла и скинула покрывало; увидев меня, тогда молодого человека, она заговорила со мной, стала расспрашивать, и, отвечая, я вынужден был смотреть на нее.

— И как же… как она выглядела? — нетерпеливо спросил Лео.

— Как она выглядела? Она была прекрасна, точно утренняя заря над снегами, прекрасна, точно вечерняя звезда над горами, прекрасна, точно первый весенний цветок. Не спрашивай меня, как она выглядела, брат, больше я все равно ничего не скажу. О мой грех, мой грех! Я возвращаюсь в прошлое, и мой черный позор всплывает на свет дня. Вы, возможно, считаете меня таким же добродетельным, как и вы сами; знайте же, какой я низкий человек. Вот вам мое признание. Эта женщина, если она женщина, зажгла неугасимый огонь в моем сердце; хуже того, хуже того, — Куен раскачивался на табурете взад и вперед, и из-под его роговых очков капали слезы отчаяния, — она заставила меня боготворить ее. Сначала она спросила меня о моей вере, и я охотно ответил на все вопросы, надеясь, что на ее душу низойдет свет; затем она сказала:

«Стало быть, ваш Путь — Путь Отречения, а ваша Нирвана — просто Полная Пустота; кое-кто усомнится, стоит ли прилагать столько усилий, чтобы ее достичь. Я покажу тебе более радостный Путь и богиню, более достойную твоего поклонения».

«Что же это за путь и что за богиня»? — спросил я.

«Путь Любви и Жизни, — ответила она, — только благодаря ему существует мир, благодаря ему существуешь и ты, о стремящийся к Нирване; богиня же — богиня Природы».

«И где же она обретается, эта богиня»? — спросил я. Она выпрямилась с царственным видом и, коснувшись рукой своей лилейной груди, ответила:

«Это и есть Она. Пади на колени и воздай мне дань поклонения».

О братья мои, я пал на колени, да, и поцеловал ее ступни, а затем убежал, сгорая от стыда и позора; она же кричала мне вслед: «Помни обо мне, когда достигнешь Дебачана, о служитель святого Будды, ибо я только изменяюсь, но не умираю, и даже там я буду с тобой, ибо отныне ты мой поклонник!»

И так оно и есть, братья мои, так оно и есть; хотя я и получил отпущение грехов и много перестрадал в своих перевоплощениях, я не могу о ней забыть и обрести необходимый мир и покой. — Куен закрыл свое лицо морщинистыми руками и взахлеб зарыдал.

Забавно было смотреть на святого кубилгана, уже за восемьдесят, плачущего, словно дитя, при воспоминании о прекрасной женщине, что приснилась ему две тысячи лет назад. Так, вероятно, подумает читатель. Но я, Холли, по некоторым причинам ощущал глубокую симпатию к несчастному старику, и Лео разделял это мое чувство. Мы похлопали его по спине и уверили, что он просто жертва наваждения; это не может быть зачтено ему как грех ни в нынешнем, ни в последующем существовании, а если даже это и грех, то он, несомненно, уже давно прощен.

Когда он немного успокоился, мы попробовали выведать у него еще что-нибудь о жрице, но тщетно. На наши расспросы он отвечал, что не знает, к какой религии она принадлежала, ему это безразлично, хотя он полагает, что эта религия сеет зло. Наутро она ушла вместе с армией; он больше никогда ее не видел и ничего о ней не слышал; помнит только, что его продержали восемь дней под замком, чтобы он за ней не последовал. Он только помнит, что тогдашний настоятель сказал братьям. Именно эта жрица и была истинным предводителем армии, а не царь и ненавидевшая ее царица. По ее велению они направились через пустыню на север: там, за горами, она намеревалась установить свой культ.