Том 1. Здравствуй, путь!

— Рабочий комитет! Призовите к порядку главного инженера Елкина: он занимается товарообманом, обменивает казахам чай. Да-да, совершенно серьезно, сегодня за осьмушку выменял… Таким администраторам не место на дороге… Выменял котенка.

Ваганов с хохотом отпрянул от трубки:

— Какой у вас некультурный рабочком — на услугу отвечают бранью.

После чаю Оленька перемыла посуду, пошалила немного с Тигрой и собралась уходить. Прощаясь с нею, Елкин весело говорил:

— Приходите, навещайте меня и мою Тигру. Большое спасибо, давно я не бывал в такой простой, искренней компании. Жалко, товарищ Ваганов должен уехать. Вообще жалко, что мы не можем провести с месяцок где-нибудь в горах. Оленька разливала бы чай, товарищ Ваганов — пианист и утешал бы нас музыкой, а я сидел бы в кресле и мурлыкал на пару с Тигрой. Каково? — Старик прищелкнул пальцами. — Мы это когда-нибудь осуществим. Товарищ Ваганов скоро обоснуется на Тянь-Шане, и мы нагрянем к нему.

— Жду, буду рад, — отозвался Ваганов, а когда Оленька ушла, спросил: — Кто эта девушка?

Елкин передал случай с телефоном и сказал еще:

— Добавьте к нему сегодняшнее поздравление с новосельем и букетик. Вот все, что я знаю о ней. Пока что кажется симпатичной, услужливой. Мне не мешает, даже приятно иметь заботника, от меня ничего не требует. К тому же зовут, как мою дочурку. Словом, чуть-чуть — дочь, вернее сказать, напоминание о дочери. И вот котенок. Получается какое-то подобие семьи.

Котенку инженер подкладывал хлеб, сахар, жесткую копченую колбасу, но звереныш отворачивался и мяукал — просил молока. Инженер уехал, оставив его голодным. Он весь день провел неспокойно, все думал, а как там Тигра, и на обратном пути поторапливал усталого коня. Приехав, схватил зверенка на руки и начал утешать:

— Ну, потерпи, потерпи. Сейчас раздобуду молока, щей. Мы с тобой не умрем. А ты что не мяучишь, сыт? Чего ты наелся, канальчонок?

Оглядел юрту. У входа стояла черепушечка с остатками молока по краям и другая — с песочком.

— Вон как! Кто же это кормушку принес? И рядом поставил сортирчик? Предусмотрительно! Верно, Оленька? Вот хорошая девушка.

Молоко появлялось ежедневно, изредка менялся и песочек. Чтобы не разорять заботника, Елкин начал оставлять деньги и записку: «На пансион Тигре».

Девушка и котенок разрядили слишком деловую жизнь старика. До них у него была одна работа и не было быта, существующего независимо от нее. Они дали ему этот быт. С котенком инженер здоровался и прощался за лапку, вместе с ним мурлыкал, писал о нем жене и детям. Оленька своими посещениями вносила в одинокую жизнь инженера штрихи семейственности, помогала ему изредка уходить от тяжелого делового напряжения в мир пустяков: курьезов на телефоне, женской болтовни в конторе.

Однажды она сказала:

— Константин Георгиевич, разрешите мне звать вас папой!

— С чего, зачем это? — удивился он.

— У меня нет ни отца, ни матери. Мама умерла недавно, я хорошо помню ее, а папу не помню совсем. Когда мне было три года, его сперва забрали в солдаты, потом прямо оттуда на войну, а там убили. Мне всегда так хотелось иметь папу.

— А ты подумала, гожусь ли я. Папа — нелегкая должность. Я своим, родным детям плохой отец — по году и больше не бываю у них, редко пишу… — Он махнул рукой, поморщился от душевной боли и досказал тихо: — И думаю о них меньше, чем о дровах и верблюдах.

— А мне от вас ничего-ничего не надо, мне только бы звать.

— Тогда давай попробуем, — согласился Елкин. Но привыкнуть к новому обращению не мог долго: новое слово тянуло за собой и новые отношения, новые чувства. Оленька же без всякого усилия в тот же день начала стрекотать «папа, папочка».

Телефонная будка, маленький четырехугольник, отгороженный от остального мира иногда дощатой стенкой, а иногда только брезентом, была прекрасной вышкой для наблюдения за жизнью всего строительного участка. Успехи, неудачи, рабочая сила, стройматериалы, дрова, бензин, нефть, оплата, идеи, страсти — весь космос, в котором жили десятки тысяч людей, в своем круговращении проходил так или иначе через нее.

Оленька долгое время ничего не понимала в том непрерывном прибое криков, какие осаждали телефонный аппарат. Они неслись необузданной стихией, то перебиваясь, то скручиваясь в ком, в узел, то рассыпаясь на множество обособленных потоков. А ее уши для них были столбовой дорогой. Она ощущала себя наподобие посаженной в барабан, по которому били палками. Звонки и крики ежеминутно терзали ее, как терзают колесами столбовую дорогу.

Первое понимание происходящего началось во время одного разговора Елкина с Козиновым. Было два часа ночи. В будке бродила предутренняя зыбкая серость, вызывавшая нестерпимую сонливость. Оленька, покачавшись на табурете и похлопав веками, ткнулась головой в аппарат. Косичка с блеклыми ленточками скатилась с костоватой узкой спины и повисла подобно цепочке дешевеньких часов-ходиков. Последний намек сознания, что она на дежурстве, готов был отлететь. Тут Елкин попросил соединить его с Козиновым.