Том 1 (XI-XII века)

Да не зазрите ми, дети мои, ни инъ кто, прочетъ, не хвалю бо ся ни дерзости своея, но хвалю Бога и прославьляю милость его, иже мя грешнаго и худаго селико лет сблюд от техъ часъ смертныхъ, и не ленива мя былъ створилъ, худаго, на вся дела человечьская потребна. Да сю грамотицю прочитаючи, потъснетеся на вся дела добрая, славяще Бога с святыми его. Смерти бо ся, дети, не боячи, ни рати, ни от звери, но мужьское дело творите, како вы Богь подасть. Оже бо язъ от рати, и от звери и от воды, от коня спадаяся, то никтоже вас не можеть вредитися и убити, понеже не будет от Бога повелено. А иже от Бога будет смерть, то ни отець, ни мати, ни братья не могуть отьяти, но аче добро есть блюсти, Божие блюденье леплее есть человечьскаго.

О многострастный[1119] и печалны азъ! Много борешися сердцемь, и одолевши, душе, сердцю моему, зане, тленьне сущи, помышляю, како стати пред страшным судьею, каянья и смеренья не приимшим межю собою.

Молвить бо иже: «Бога люблю, а брата своего не люблю», — ложь есть.[1120] И пакы: «Аще не отпустите прегрешений брату, ни вам отпустить Отець вашь небесный».[1121] Пророкъ глаголеть: «Не ревнуй лукавнующим, ни завиди творящим безаконье».[1122] «Что есть добро и красно, но еже жити братья вкупе!»[1123] Но все дьяволе наученье! то бо были рати при умных дедех наших, при добрых и при блаженыхъ отцихъ наших. Дьяволъ бо не хочет добра роду человечскому, сваживает ны. Да се ти написах, зане принуди мя сынъ мой, егоже еси хрстилъ, иже то седить близь тобе, прислалъ ко мне мужь свой и грамоту, река: «Ладимъся и смеримся, а братцю моему судъ пришелъ. А ве ему не будеве местника, но възложиве на Бога, а станутъ си пред Богомь; а Русьскы земли не погубим». И азъ видех смеренье сына своего, сжалихси, и Бога устрашихся, рекох: онъ въ уности своей и в безумьи сице смеряеться — на Бога укладаеть; азъ человекъ грешенъ есмь паче всех человекъ.

Послушах сына своего, написах ти грамоту: аще ю приимеши с добромь, ли с поруганьемь, свое же узрю на твоем писаньи. Сими бо словесы варих тя переди, егоже почаяхъ от тебе, смереньем и покаяньем, хотя от Бога ветхыхъ своихъ греховъ оставления. Господь бо нашь не человекъ есть, но Богъ всей вселенеи, иже хощеть, в мегновеньи ока вся створити хощеть, то сам претерпе хуленье, и оплеванье, и ударенье, и на смерть вдася, животом владея и смертью. А мы что есмы, человеци грешни и лиси? — днесь живи, а утро мертви, днесь в славе и въ чти, а заутра в гробе и бес памяти, ини собранье наше разделять.

Зри, брате, отца наю: что взяста, или чим има порты? но токмо оже еста створила души своей. Но да сими словесы, пославше бяше переди, брат, ко мне варити мене. Егда же убиша детя мое и твое[1124] пред тобою, и бяше тебе, узревше кровь его и тело увянувшю, яко цвету нову процветшю, якоже агньцю заколену, и рещи бяше, стояще над ним, вникнущи въ помыслы души своей: «Увы мне! что створихъ? И пождавъ его безумья, света сего мечетнаго кривости ради налезох грех собе, отцю и матери слезы».

И рещи бяше Давыдскы: «Азъ знаю, грех мой предо мною есть воину»[1125]. Не крове деля пролиться, — помазаникъ Божий Давыдъ, прелюбодеянье створивъ, посыпа главу свою и плакася горко; во тъ час отда ему согрешенья его Богъ. А к Богу бяше покаятися, а ко мне бяше грамоту утешеную, а сноху мою послати ко мне,[1126] зане несть в ней ни зла, ни добра, да бых, обуимъ, оплакалъ мужа ея и оны сватбы ею въ песний место: не видехъ бо ею первее радости, ни венчанья ею, за грехы своя! А Бога деля пусти ю ко мне вборзе с первым сломь, да с нею кончавъ слезы, посажю на месте, и сядет акы горлица на сусе древе желеючи, а язъ утешюся о Бозе.

Тем бо путем шли деди и отци наши: судъ от Бога ему пришелъ, а не от тебе. Аще бы тогда свою волю створилъ, и Муромъ налезлъ, а Ростова бы не заималъ, а послалъ ко мне, отсюда ся быхом уладили. Но сам разумей, мне ли бы послати к тебе достойно, ци ли тобе ко мне? Даже еси велелъ детяти: «Слися къ отцю», десятью я есмъ послалъ.

Дивно ли, оже мужь умерлъ в полку ти? Лепше суть измерли и роди наши. Да не выискывати было чюжего, — ни мене в соромъ, ни в печаль ввести. Научиша бо и́ паропци, да быша собе налезли, но оному налезоша зло. Да еже начнеши каятися Богу, и мне добро сердце створиши, пославъ солъ свой, или пископа, и грамоту напиши с правдою, то и волость възмешь с добромъ, и наю сердце обратиши к собе, и лепше будемъ яко и преже; несмъ ти ворожбитъ, ни местьникъ. Не хотехъ бо крови твоея видети у Стародуба: но не дай ми Богъ крови от руку твоею видети, ни от повеленья твоего, ни котораго же брата. Аще ли лжю, а Богъ мя ведаеть и крестъ честный. Оли то буду грех створилъ, оже на тя шедъ к Чернигову, поганых деля, а того ся каю; да то языком братьи пожаловахъ, и пакы е поведах, зане человекъ есмь.