Когда же Василько был во Владимире, в прежде названном месте, и приближался Великий пост, и я был тогда во Владимире, однажды ночью прислал за мной князь Давыд. И пришел к нему: и сидела около него дружина его, и, посадив меня, сказал мне: «Вот молвил Василько сегодня ночью Улану и Колче, и сказал Василько так: “Слышу, что идут Владимир и Святополк на Давыда; если бы Давыд меня послушал, то я бы послал мужей своих к Владимиру с просьбой воротиться, ибо я знаю, что сказать ему, — и он не пойдет дальше”. И вот, Василий, посылаю тебя, иди к Васильку с этими отроками и молви ему так: “Если хочешь послать мужей своих и если Владимир воротится, дам тебе любой город, который тебе люб, — либо Всеволожь, либо Шеполь, либо Перемиль”». Я же пошел к Васильку и поведал ему все, что сказал Давыд. Он же сказал: “Того я не говорил, но надеюсь на Бога. Пошлю к Владимиру, чтобы не проливали ради меня крови. Но то мне дивно, что отдает мне город свой, но той Теребовль — мое владение ожидает меня поныне”». Это и сбылось, ибо вскоре он получил владение свое. Мне же сказал: «Иди к Давыду и скажи ему: “Пришли мне Кульмея, да пошлю его к Владимиру”». И не послушал его Давыд, и послал меня опять сказать ему: «Нет тут Кульмея». И сказал мне Василько: «Посиди немного». И повелел слуге своему идти вон, и сел со мною, и стал мне говорить: «Вот слышу, что хочет меня выдать полякам Давыд; мало он насытился моей кровью, — хочет еще больше насытиться, отдав меня им. Ибо я много зла сделал полякам и еще хотел сделать и мстить за Русскую землю. И если он меня выдаст полякам, не боюсь я смерти, но скажу тебе по правде, что Бог на меня навел <беду> за мою гордость; пришла ко мне весть, что идут ко мне берендеи, и печенеги, и торки, и сказал я себе: если у меня будут берендеи, и торки, и печенеги, то скажу брату своему Володарю и Давыду: “Дайте мне дружину свою младшую, а сами пейте и веселитесь”. И подумал: “На землю Польскую пойду зимою и летом, и завладею землею Польской и отомщу за Русскую землю”. И потом хотел захватить болгар дунайских и посадить их у себя. И затем хотел отпроситься у Святополка и Владимира идти на половцев, и пойду, думал, на половцев, и либо славу себе добуду, либо голову свою сложу за Русскую землю. Других помыслов в сердце моем не было ни на Святополка, ни на Давыда. И вот, клянусь Богом и его пришествием, что не замышлял я зла против братии своей ни в чем. Но за мое высокомерие — что пришли берендичи ко мне, возликовало сердце мое и возвеселился ум мой, и низложил меня Бог и смирил».