Том 1. В краю непуганых птиц. За волшебным колобком

Когда я еще немного осмелился подвинуться из-за камня и увидел роскошный южный берег Черного моря, покрытый дворцами и парками, то, после голубого шара, ничего уже не нашел удивительного. Розовую крышу казарм я принял за миндальный садик, искал крыши казарм и остановился на розовом саде. Море было наивное, как на изображении святого Афона; по нему плыли наивные кораблики, на гору поднимались наивные елки. Хорошо было слышно, как звонили в Ялте к обедне, а горы все еще курились, как будто в согласии со звоном долин в горах пели свою херувимскую.

V. Белый дед

Разгорелось утро, настал красный день, закапали капели – и вспомнилась родина в марте, когда у нас на подопревшую плотину у мельницы с крыши голубь слетает и мельник выходит проверить напор воды. Эта Яйла – таинственное, заоблачное горное пастбище под снегом – совсем как наша степная губерния. Хочу рискнуть один перейти ее пешком и спуститься в долины Бахчисарая. Хочется, и вспоминаются слова старого Османа: «Яйла зимой много людей кушает». Если ветер поднимется, не миновать беды. Полагаюсь на опыт ученого: как он посоветует, так и сделаю; недаром же у него висят на видном месте золотые часы с императорским гербом за верное предсказание погоды. Ученый посмотрел на небо и сказал: – Облака антициклонного типа, ничего дурного не предвещают, смело идите!

Я отправился в снежную степь по единственному, и то наполовину занесенному, человеческому следу. Сначала не проваливалось, я ставил свои ступни в чужие и шел, внимательно наблюдая след и размышляя о нем. Бог его знает, кто это шел по снежной равнине, откуда-то взялся и зачем-то пошел и пошел на полной свободе пространства. Снег сохранил отпечатки, и мне ясно видно, как ходит человек на полной свободе. Законы звериной жизни тянут его идти в сторону, чтобы кругом вернуться на старое место, но человек должен прямо идти, и вот передо мною на земле эта борьба человека с животным: след идет, как ползет змея, постоянно сбивается в стороны, а в общем – все вперед и вперед.

А солнце все греет и греет, первобытный след порыжел и вдруг стал проваливаться. Иду своим путем по ледяной корке, занесенной вчерашним пушистым снегом, стараюсь идти прямо, как можно вернее, и спустя немного оглядываюсь, – удивительно! След мой такой же, как и у первобытного человека, идет кругами – вавилонами, постоянно стремясь перейти в след гонимого зайца.

Недолго мне пришлось размышлять о первом следе человеческом, ледяная корка стала проваливаться все чаще и глубже, я ухожу в снег по колено, по пояс, выше и выше. Кладу плашмя перед собой палку, подтягиваюсь на ней, прохожу два-три шага и снова, мокрый, потный, измученный, опускаюсь в снежную ванну; вокруг меня на глазах разрушается дело мороза, и вот-вот где-то в лазури неба и золоте солнца запоет жаворонок. Что делать? Назад – далеко и обидно, впереди – неизвестное пространство. По шею в снегу стою и гадаю: вперед или назад? И вдруг не очень далеко впереди меня из снега поднялась голова, борода седая, длинная и до конца не показывается, как будто весь этот снег вокруг – одна слежалая, неподнятая борода старика. Поднимется голова немного и опять опустится, поднимется и опустится. Видно, что пропадает на солнце и тает. Уж не Мороз ли это вышел рано поутру по своим владениям погулять, посмотреть с края Яйлы, нельзя ли нынче пониже спустить белую бороду и заморозить цветущий миндаль у синего, теплого моря, вышел и вдруг попался: пропадает, ноги подтаяли, пар идет, одна голова бьется, путается в бороде.

Собираюсь со всеми силами, то хитрю, стараясь не ступать, а скользить ногами, как лыжами, то, сердитый, лезу напролом, иду на помощь пропадающему старцу, и бог, покровитель зимы, мне помогает: между мной и стариком возвышенность, едва заметенная снегом. Я выбираюсь из снега с одной стороны, дед лезет с другой, и вот мы лицом к лицу со старым белым хозяином.

– Здравствуй, дедушка! Что это выбрался ты в такое тепло?

– Здравствуй, милый… выбрался-то я выбрался, да, вишь ты, не угадал, день парной, раскиселило, иду-колыбаюсь, запрел.

– А куда же ты идешь-колыбаешься?

– Иду я в Ялту способие просить, потому я стар и живу без внимания. Да, вишь ты, голова-то у старого играет так и так, думал – хорошо дойду по морозцу, а ин вышел тын, потому, знаешь, у старого человека голова-то играет.

Дед вынимает из-за пазухи солдатский билет, смотрит серьезными, умными глазами в грязную грамотку и спрашивает:

– Скажи мне, ученый человек, по этому билету выйдет ли мне какое способие, потому, знаешь, стар я и живу без внимания.

Так мы встретились на Яйле с Дедом-Морозом, постояли, покурили, посоветовались, он о способии, я о своем пути, и разошлись в разные стороны.