— Ладно. — Она сердито отвернулась от меня и направилась в глубь комнаты решительной походкой, которая сразу же потеряла все свои соблазнительные намеки. Внезапно она остановилась посреди комнаты и взглянула на меня презрительно, тело ее стало негнущимся. Нейлоновые платье и ночная рубашка выглядели так, словно были шестой и седьмой вуалью, не сброшенной по выразительному приказу султана, которому хотелось видеть своих обнаженных жен в небольшой дымке.
— Вы дурак, Холман, — свирепо крикнула она. — Бьюсь об заклад, вы собираетесь отхватить жирный кусок у Зельды за ее дешевый шантаж, но я скажу вам прямо сейчас, что вы не получите ни пенни, вы слышите меня?
— Слышу, слышу вас, Нина, — вежливо признался я, — но это ничего не значит. — Я нарочно уставился на ее острые груди, упершиеся в прозрачный нейлон. — Также и вижу вас, Нина, но это значит еще меньше.
Алая краска залила ее щеки, и в глазах у нее заблестели злобные зеленоватые искорки. Все тело Нины внезапно затрепетало, словно ее ударили.
— Вы — сукин сын, — медленно проговорила она с великой страстью. — Вы — грязный сукин сын. — Затем она выскочила из комнаты с высоко поднятой головой, хлопнув за собой дверью.
Я решил, что она, возможно, изменила строчки сценария, сделав их пригодными для своей цели. Но такой уход безусловно был в одном из ее фильмов. Изящество всегда было слабым местом Нины — я вспомнил, как она вела себя там, в Акапулько. Она всегда была необузданной.
В ее гриме было много безвкусицы, и под ним скрывался опасный налет злобы. И это никто не мог недооценивать, включая Зельду. Стало заманчиво выяснить, кто из них рассказывает правду о «замечательных» делах Зельды, когда она жила в доме Нины. Я вытащил кресло, стоявшее возле комода, на балкон и сел в него. Ветер немного усилился, повеяло свежестью и прохладой. Уже позднее, намного позднее, я услышал шум внутри дома, но он длился совсем недолго, так что я не был уверен, почудился он мне или нет. Затем тишину потряс пронзительный крик, включенный на полную громкость, вернее, беспрерывный вопль, в котором звучал дикий ужас и который испугал меня.
Ноги среагировали быстрее головы и вынесли меня из комнаты вниз по коридору к источнику этого непрекращающегося нервирующего звука, который уже давил на мою психику. Дверь была широко распахнута, и я ворвался в комнату, ожидая обнаружить там Бог знает какое варварство — все, что угодно, но только не то, что открылось передо мной. Зельда стояла в центре толстого ковра, обе ноги глубоко утопали в роскошном ворсе, голова была закинута назад, и жилы под кожей шеи натянуты как струны.
— Зельда! — грубо заорал я. — В чем дело?
Она не подала никаких знаков, что услышала меня, и ее крик все еще разрывал мои барабанные перепонки своей пронзительной силой. Это было похоже на настоящий тяжелый приступ истерики, против которого было только одно быстрое и простое средство: я закрыл ей рот рукой, несильно ударив ее. Шум резко оборвался, как будто кто-то перекрыл вентиль одним ловким поворотом руки.
— Зельда, — вновь закричал я, — что, черт возьми, здесь происходит? — Ее голова медленно качнулась вперед, затем глаза открылись и уставились на меня с туманной отрешенностью. Она раскрыла и закрыла рот, но не произнесла ни единого слова. — Успокойся, милая, — стал утешать я ее. — С тобой все в порядке, попробуй немного расслабиться, никто не обидит тебя.
— Рик? — Ее губы скорее обозначили это слово, чем произнесли его.
— Конечно, это Рик, милая, — как можно мягче произнес я. — Тебе приснился кошмар, да?
Она неистово замотала головой, затем подняла руку и указала куда-то вдаль. Снова раскрыла рот, и на этот раз слова прозвучали с шипящим свистом:
— Там, на кровати!
Я медленно повернул голову, внезапно сообразив, что это была не ее комната. Мой взгляд медленно обвел комод, столик с зеркалом, богатые шторы, задернутые на окне, затем задержался на бутылке, валяющейся на полу.
Каждая подробность отпечатывалась с кристальной ясностью в голове, словно в замедленном кино. Да, это была бутылочка скотча, хорошей марки и нераспечатанная, — казалось, что ее вытащили из сырой грязной травы. Затем с особым чувством внутреннего сопротивления я поднял глаза и посмотрел на саму кровать. Гарри Тайг раскинулся на кровати лицом вниз, и снежная белизна подушки была пропитана блестящей розовой сыростью. Меня передернуло от приступа тошноты, когда я постепенно осознал эту деталь.
Я ошибся в одной важнейшей подробности: бутылка эта не была в мокрой траве. То, что пристало к ней, — это была смесь крови, мозгов и волос. Кто-то превратил затылок Тайга в кровавое месиво.
Мои руки потянулись за сигаретой, каким-то образом вытащили одну спичку и зажгли ее. Затем я снова обернулся к Зельде, поскольку в коридоре послышались чьи-то тяжелые шаги.
Секунду спустя Нина Фарсон ворвалась в комнату, за ней фон Альсбург и полковник Валеро, позднее пришли Рамон Перес, Рекс Куртни и Ли Броган — комната неожиданно заполнилась людьми. Все стояли в оцепенении, уставившись на труп.