Затасканное лицо его засветилось самодовольством.
– И Бог воздаст вам за вашу истинно христианскую деятельность! Да-с, так вот, господа, из богадельни убежал мальчишка, убежал, заметьте, второй раз: в прошлом году его нашли, наказали, так сказать, по-родительски, но, заметьте, не отказали ему в приюте и опять поместили в богадельне. И как же он платит за оказанные ему благодеяния? Бежит, слоняется в лесу, его там находит человек, известный нам всем, берет к себе и что же с ним делает? Возвращает туда, где мальчик получал соответственное его положению воспитание? Нет-с! Мальчишку, которого за вторичный побег следовало бы выпороть так, чтоб чертям стало тошно, он берет к себе и обращает в барчонка! Положению этого олуха может буквально позавидовать иной благородный ребенок, сын бедных родителей. Я спрашиваю вас: не безобразно ли это?
– Безнравственно! – решил Дубицкий.
– Именно безнравственно! – подхватил казначей. – И почем знать, к чему ему понадобилось брать этого свиненка?
– Знаете, – сказал Андозерский, – есть люди, которым мальчики нравятся.
– Именно, нравятся, – согласился Мотовилов, – но я вас спрошу: как следует относиться к таким возмутительным явлениям?
Все изобразили на своих лицах глубочайшее негодование.
– Гуманность! – сказал Дубицкий с презрением. – А по-моему, мальчишку следовало бы отобрать от него, отодрать и сослать подальше.
– Да, да, сослать, – подхватил Вкусов, – в Сибирь, приписать куда-нибудь к обществу, к пейзанам.
– По крайней мере, – сказал Мотовилов, – нравственность его была бы в безопасности. Какое-то общество затевает! Но это – такая глупая мысль, что просто нельзя поверить, чтоб здесь чего не скрывалось.
– Гордыня, умствование, – наставительно говорил отец Андрей, – а вот Бог за это и накажет. Нет чтобы жить, как все, – надо свое выдумывать!
– Господа, – сказал Андозерский, – я должен заступиться за Логина: он, в сущности, добрый малый, хотя, конечно, с большими странностями.
Мотовилов перебил его:
– Извините, мы вас понимаем! Это с вашей стороны вполне естественно и великодушно, что вы желаете вступиться за вашего бывшего школьного товарища. Но кого ни коснись, кому приятно быть товарищем сомнительного господина.
– Уж это, – сказал исправник, – конечно, се не па жоли.
– Но все-таки, любезный Анатолий Петрович, уж на что вы не переубедите.
– Да ведь я, господа, что ж, – оправдывался Андозерский, – я, конечно, знаю, что у него одного винтика не хватает. Ведь мы с ним давно знакомы, знаю я, что это за господчик. Но в существе, так сказать, в сердцевине, он добрый малый, – конечно, испорченный, ну да что станешь делать! Сами знаете, наш нервный век!
– Да, – сказал Дубицкий, – не раз пожалеешь доброе старое время.
– Доброе дворянское время, – подхватил Мотовилов, – когда невозможны были оригиналы, вроде Ермолина, который так дико воспитал своих несчастных детей.
– Да, – сказал Вкусов озабоченно, – смирно живет, а все у меня сердце не на месте: Бог его знает.
– Вредный человек! – сказал отец Андрей. – Атеист, и даже не считает нужным скрывать этого. Человек, который не верит в Бога, – да что ж он сам после того? Если нет Бога, значит, и души нет? Да такой человек все равно что собака, хуже татарина.
– Что собака! – сказал Дубицкий. – Да иной человек хуже всякой собаки.
– И дочка у него, – продолжал сокрушаться Вкусов, – ведет себя совсем неприлично. Пристало ли дворянской девице, богатой невесте, бегать по деревне, с позволения сказать, босиком? Нехорошо, енондершиш, нехорошо! Совсем моветон!
– Дрянная девчонка! – решил отец Андрей.
А в гостиной дамы с большим участием расспрашивали Логина о мальчике-найденыше.
Анна Михайловна Свежунова, жена казначея, говорила, подымая глаза к потолку:
– Вы поступили так великодушно, так по-христиански!
– О да, это такой благородный поступок! – вторила ей Александра Петровна Вкусова.
Клеопатра Ивановна Сазонова, мать председателя земской управы, пожелала показать и другую сторону медали и с грустным сочувствием сказала:
– Да, но люди так неблагодарны! Вы им благодеяние оказываете, но они разве чувствуют?
– Ах, это так верно, Клеопатра Ивановна, – сказала Свежунова, – уж какая от них благодарность!
– Жулье народ, – сказала Вкусова, сконфузилась и прибавила: – Извините за выражение.
– Вот хоть бы у меня, – рассказывала Клеопатра Ивановна, – взяла я сиротку, воспитала, как родную дочь, и что же? Можете себе представить, идет замуж, сама выбрала себе жениха, какого-то купца, Глиняного, Фаянсова, что-то в этом роде, – а обо мне и думать не хочет. Ей это ничего не значит, что я к ней так привыкла!
– Удивительная неблагодарность! – воскликнула Вкусова. – Смотрите, Василий Маркович, и с вами то же самое случится.
– О, непременно, – подтвердили другие дамы.
– Помилуйте, что за благодарность! – сказал Логин. – Ведь если мы делаем что-нибудь полезное для других, то единственно потому, что это нам самим приносит удовольствие…
Дамы выразительно переглянулись.
– За что же тут благодарность? – продолжал Логин.