Том 1. Тяжёлые сны

– Где уж нам! Нервный век, силенок не хватает. Нам ли, с нашим темпераментом разочарованной лягушки, в приключения пускаться!

Лицо Клавдии бледнело. Она порывисто спросила::

– Чем же вы жили до этого времени? Теперь у вас есть замысел, и он даст смысл жизни. А раньше?

– Я искал правды, – тихо ответил Логин. Напряженное состояние Клавдии сообщалось и ему. Лицо его приняло грустно-строгое выражение.

– Правды? – с удивлением переспросила Клавдия. – И что же?

– Не нашел, – и только напрасно запутался в ссоры.

– Не нашли!

– Да, нигде не нашел, ни на большой дороге, ни на проселке. И искать не надо было.

– Почему?

– Умные люди говорят: была и правда на земле, да не за нашу память.

– Прибаутка! – пренебрежительно сказала Клавдия.

Логин поглядел на нее печально и задумчиво. Сказал:

– А может быть, и правда нашлась бы, да не хватило терпенья, любви… сил не достало.

– Правда! В чем она? Все это книжно! – досадливо сказала Клавдия. – Надо жить, просто жить, торопиться жить.

– Почему так непременно это надо?

– Послушайте, я хотела вас видеть. Это неосторожно с моей стороны. Но я не могу ждать! Я жить хочу, по-новому жить, хоть бы с горем, лишь бы иначе. И зачем книжные взгляды на жизнь? Берите ее так, как она есть, и с нею то, что плывет вам в руки.

– Простите, но я думаю, что вы ошибаетесь во мне… а более всего в себе.

– Да? Ошибаюсь? – спросила Клавдия вдруг упавшим голосом. – Может быть.

– Я хочу сказать, что и в вашей настоящей жизни много ценного.

– Не знаю, право. В детстве и у меня было все, как у всех, и весь обиход, и удобные мысли. С такими радужными надеждами ждала я, когда буду большая… Ну, вот я и большая. А жить-то оказалось трудно. И надежды испарились незаметно, как вода на блюдце. Остались только большие запросы от жизни. А люди везде одни и те же, тусклые, ненужные мне. И все везде неинтересно, вся эта рутина жизни, и эти скучные привычки. А жажда все растет.

– Что ж, это у всех бывает. Мы утоляем эту жажду работою, стремлением к самостоятельности, к господству над людьми.

– Работа! Самостоятельность! К чему? Это все очень легко, но это все не то. Я жить хочу, жить жизнью, а не выдумками.

– Работа – закон жизни.

– Ах, эти слова! Может быть, это умные слова, но забудьте их. Ведь я не в переплете живу, – у меня кожа и тело, и кровь, молодая, горячая, скорая. Меня душит злоба, отчаяние. Мне страшно оставаться. Все это, я чувствую, бессвязно и бестолково, – я говорю не то, что надо, слова не слушаются… Мне надо уйти и сжечь… сжечь все старое.

– Я вас понимаю. Жизнь имеет свои права, неодолимые. Она бросает людей друг к другу, и незачем сопротивляться ей.

– Да? И вы так думаете? Это очень нелепо, что я вас пригласила. И знаете ли зачем? Чтобы сказать: возьмите меня.

Бледное лицо ее все дрожало волнением и страстью, и глаза не отрываясь, смотрели на Логина. Их жуткое, испуганное выражение притягивало его странным обаянием. Сладостное и страстное чувство закипало в нем, – но было в сознании что-то холодное, что печально и строго унимало волнение и подсказывало сдержанные ответы. Произнося их, он чувствовал, что они глупы и бледны и что каждый из них что-то обрывает, совершает что-то непоправимое. Сказал:

– Загляните в себя поглубже, испытайте себя. Клавдия не слушала. Продолжала:

– Хоть на время. Разбейте мне сердце, – потом бросьте меня. Будет горе, но будет жизнь, а теперь нет выхода, я точно перед стеною. Пусть вы меня не любите, все равно, спасите меня! Пожалейте меня, приласкайте меня!

– Вы безумны, Клавдия Александровна. И что вам из того, если и я заражусь вашим безумством? Клавдия вдруг вся зарделась. Сказала:

– Я знаю, вы говорите это потому, что уже любите… Нюточку.

– Я? Анну Максимовну? О нет… едва ли… Но почему…

– Да, вы этого и сами, может быть, не знаете, а она вас пленила быстрыми глазками, умными речами из книжек и деланною простотою – кокетством простоты.

Логин слегка засмеялся.

– Вот уж, кажется, в ком нет кокетства!

– Не спорьте. Это дразнит ваше нечистое воображение, – босые ножки богатой барышни на пыльных дорогах. Эта перехватившая через край простота, то, что никто и нигде не делает, – как же, то заманчиво, любопытно!

– Вы несправедливы.

– Я думала, вы оригинальнее. Увлечься девочкой, пустою, как моя ладонь, и сладкою, как миндальный пряник, за то только, что ее полупомешанный отец начинил ее идеями, – вряд ли она хорошо их понимает, – и за то, что он приучил ее не бояться росистой травы!

– Максим Иванович – умный человек.

– Ах, пусть он чудо по уму! Но послушайте, – я красивее Анютки и смелее ее. И что в ней хорошего! Все в ней обыкновенно, – здоровая деревенская девица.

– В ней есть настоящая спасающая смелость, – горячо сказал Логин, – а не та раздраженная и бессильная дерзость, которая крикливо говорит в вас.

– Что вы говорите! Я смелее ее и не побоюсь того, что испугает Нюту. Вот, хотите? Я приду к вам, я…

– Вы красавица, и вы смелая, – перебил ее Логин. – Вы, может быть, правы, – я, может быть, люблю ее, – да и вы, – вы тоже любите кого-то.

– Да?

– Вам пора любить. Идите к нему с этою жгучею страстью.