Том 1. Тяжёлые сны

На другой день, когда Шестов вышел из училища, он встретил Молина. Молин подошел к нему, подал руку. Пошли рядом. Молин молчал с тем же вчерашним видом человека, который невинно страдает. Это раздражало Шестова. Шестов не находил что сказать, хотя они встретились первый раз после ареста Молина.

Молин оттопырил толстые губы и заговорил угрюмо:

— Вы с вашей тетушкой меня в каторжники записали: ну, погодите еще радоваться.

Шестов покраснел и дрогнувшим голосом сказал:

— Я очень желаю вам выпутаться из этого дела, — а радостного тут нет ничего.

Молин хмыкнул, сделал жалкое и злое лицо и молчал. Молча дошли они до дома отца Андрея. Молин, не говоря ни слова и не прощаясь, повернулся и пошел к воротам. Шестов, не оборачиваясь, пошел дальше. Сердце его забилось от горького чувства и от неловкости и стыда: увидят — посмеются.

Молин вошел в столовую. Отец Андрей собирался обедать.

Он жил в собственном доме. Небольшой деревянный дом в пять окон на улицу, одноэтажный, с подвалом. Столовая в подвальном этаже, рядом с кухнею. Свет двух небольших окошек недостаточен для столовой; в длину, от окон, она втрое больше, чем в ширину, вдоль окон. В глубине столовой даже и днем сумрачно. Там поставец с настойками. Возле него бочонок дубового дерева с водкою, особо приятного вкуса и значительной крепости. Эту водку отец Андрей выписывал прямо с завода, для себя и некоторых друзей, в складчину. В окна видна поросшая травою поверхность улицы, да изредка чьи-нибудь ноги. Вдоль длинной стены, что против двери в кухню, узкая скамейка, обитая мягкими подушками и снабженная, для вящего комфорта, достаточным количеством мягких валиков. Длинный обеденный стол стоял вдоль комфортабельной лавки. На одном конце, у окна, накрыт белою скатертью. Заметно по многим пятнам, что эта скатерть стелется уже не первый день.

На лавке возлежал отец Андрей, головою к окошку. Покрикивал на Евгению. Евгения порывисто носилась из столовой в кухню и обратно с тарелками и ножами, потрясала пол тяжелою поступью босых ног и отвечала сердитыми взглядами на сердитые окрики отца Андрея.

Около стола копошилась матушка Федосья Петровна, маленькая, юркая, лет пятидесяти. Часто выбегала в кухню, потихоньку шпыняла там Евгению и, видимо, была озабочена предстоящим обедом. Из кухни слышались ее хлопотливые восклицания:

— Ведь ты знаешь, что батюшка не любит. Дура зеленая! Ведь ты знаешь, что Алексею Иванычу… Ах ты, дерево стоеросовое!

Молин уселся за стол, горько улыбнулся и сказал:

— Отскочил!

Отец Андрей посмотрел на него внимательно и спросил:

О ком это?

— Да тот, Шестов.

Матушка с любопытным видом выскочила из кухни и спросила Молина:

— А что, встретили его?

— Как же, встретил! — отвечал Молин. Он заколыхал сутуловатым станом, выдавил из него странный, косолапый смех и стал рассказывать отрывисто, словно сердился и на собеседников:

— Из училища пер. Подскочил, лебезит, руку сует. Так бы по зубам и смазал! Еле сдержался.

— И следовало бы, — с веселым смешком сказал батюшка. — Эй, Евгения, неси обед!

— Да еще как следовало бы! — подтвердила матушка. — Евгения, дура косолапая! Где ты пропала?

— А ну его ко всем чертям! — сердито говорил Молин. — Еще заплачет, ябедничать побежит, фитюлька проклятая!

— Жена, воскликнул отец Андрей, — где же водка?

— Евгения, Евгения, — засуетилась матушка, — дурища несосветимая, есть ли у тебя башка на плечах!

Евгения вносила в столовую горячий пирог. Кричала:

— Не разорваться!

Матушка метнулась к поставцу и в один миг притащила водку и рюмки. Евгения помчалась за супом, а Молин бубнил себе:

— Юлил за мной. До самых ворот бежал… впритруску… Ну, да я на него нуль внимания. Прикусил язычок, подрал как ошпаренный.

Отец Андрей зычно захохотал. Матушка налила водку в рюмки и придвинула одну из них Молину. Смотрела на него ласковыми, влюбленными глазами. Отец Андрей и Молин выпили, а матушка меж тем положила Молину громадный кусок пирога с говяжьего начинкою и наполнила его тарелку супом, еще дымным от горячего пара.

— Ловко! — говорил отец Андрей. — Так их, мерзавцев, и надо учить. Ну что ж, брат, по первой не закусывают. Ась, Алексей Иваныч?

— Дельно! — одобрил Молин. — Я, признаться, выпью, — в проклятом остроге пришлось попоститься.

Налили по второй и выпили. Горькие воспоминания преследовали Молина. Он заговорил:

— Если б он, скотина, был настоящий товарищ, он бы сразу должен был сунуть под хвост той сволочи. Сочлись бы!

— Известно!

— Ну, если б она не взяла, да накляузничала бы следователю, я все же был бы в стороне, — не я подкупал, мне что за дело! А то не мне же было ей деньги предлагать.

— Ну, само собой. Да и мне неловко. Я так и думал, они с теткой обтяпают! А они вон что.

— Подлейшие твари! — взвизгнула матушка.

— Ну да ладно, и даром отверчусь.

Отец Андрей вдруг засмеялся и спросил Молина:

— На экзамене-то, говорил я вам, что вышло?

— Нет. А что?

— Да, да представьте, какая подлость! — закипятилась матушка.