Том 1. Тяжёлые сны

— Нельзя, знаете ли, не пить, — вмешался Оглоблин, суетливый и жирный молодой человек, краснощекий, в золотых очках, — такое время — руки опускаются, забыться хочется.

Между тем у другого угла столика Андозерский пил с Пожарским.

— Повторим, что ли, — угрюмо сказал Андозерский. Злобно смотрел на розовый галстук актера, повязанный небрежно, сидевший немного вбок на манишке небезукоризненной свежести.

— Повторим, душа моя, куда ни шло, — беспечно откликнулся Пожарский.

Потянулся за бутылкою и запел фальцетом:

Мы живём среди полей
И лесов дремучих,
Но счастливей и вольней
Всех вельмож могучих.

— Что, брат, не собрался ли жениться? — спросил Андозерский.

Покосился на потертые локти актерского сюртука.

— Справедливое наблюдение изволили сделать, сеньор: публика мало поощряет сценические таланты, — для избежания карманной чахотки женитьба — преотличное средство.

— Гм, а где невеста?

— Невесту найдем, почтеннейший: были бы женихи, а невестой Бог всякого накажет, — такая наша жениховская линия.

— Что ж, присмотрели купеческую дочку?

— Зачем непременно купеческую?

— Ну, мещанскую, что ли?

— Зачем же мещанскую? При наших приятных талантах, да при наших усиках мы и настоящую барышню завсегда прельстить можем, — пройдем козырем, сделаем злодейские глазки, — и клюнет.

— Ну, брат, гни дерево по себе, — со злым смешком сказал Андозерский.

Актер сделал лицо приказчика из бытовой комедии:

— Помилуйте, господин, напрасно обижать изволите. И мы не лыком шиты. Чем мы не взяли? И ростом, и дородством, и обращением галантерейным, да и в темя не колочены. Нет уж, сделайте милость, дозвольте иметь надежду.

— По чужой дорожке ходишь, чужую травку топчешь, — смотри, как бы шеи не сломать.

Актер сделал глупое лицо из народной пьесы, расставил ноги, тупоумно ухмыльнулся и заговорил:

— Ась? Это, то ись, к чему же? То ись, к примеру, невдомек маненечко. Вот, дяденька, обратился он к Гуторовичу, старику актеру на комические роли, — барин серчает, ни с того ни с сего, ажно испужал. Чем его я огорчил? Ей-ей, невдомек.

Морщинистое, дряхлое лицо Гуторовича сложилось в гримасу, которая должна была изобразить смиренную покорность подвыпившего мужичка, и он залопотал, помахивая головою и руками по-пьяному и показывая черные остатки зубов:

— А мы, Виташенька, друг распроединственный, песенку споем, распотешим его высокое благородие, судию неумытного.

— А и то, споем, старче.

Андозерский пробормотал что-то неласковое и отошел от стола. Пожарский и Гуторович обнялись и запели притворно-пьяненькими голосами, пошатываясь перед столом:

Эх ты, тпруська, ты тпруська бычок,
Молодая телятинка!
Отчего же ты не телишься,
Да на что же ты надеешься?

Эх ты, Толя, ты, Толя дружок,
Молодая кислятинка!
Отчего же ты не женишься,
Да на что же ты надеешься?

Актёров окружила компания подвыпивших мужчин. В середину толпы замешалась развеселая жена воинского начальника; она выпила две рюмки водки с юным подпоручиком, за которым ухаживала. Всем было весело. Гуторович для увеселения зрителей изображал некоторых лиц здешнего общества в интересные моменты их жизни: врача Матафтина, как он осматривает холерных больных на почтительном расстоянии и трепещет от страха; — спесивого директора учительской семинарии Моховикова, как он с неприступно-важным видом и со шляпою в руке расхаживает по классам; — Мотовилова, как он говорит о добродетели и проговаривается об украденных барках; — Крикунова, как он молится, и потом, как дерет за уши мальчишек.

— Вот черт-то! — восклицал Баглаев, — животики надорвешь.

Все это наконец до невыносимости опротивело Логину. Ушел. Гуторович мигнул на него веселой публике, изогнул спину и зашептал:

— Экая беда, — прямо по земле ходить человеку приходится. Пьедестальчик, хоть махонький, а то ведь так же нельзя, господа.

«Господа» радостно захохотали.

Логин вошел в одну из гостиных, где слышался звонкий смех барышень.

«И здесь, наверно, встретится что-нибудь пошлое», — пришло ему в голову.

Увидел Андозерского, — тот успел чем-то насмешить девиц. Среди барышень была Клавдия. Кроме Андозерского, здесь не было других мужчин. Логину показалось, что Андозерский смутился, когда увидел его: круто оборвал бойкую речь. Глаза барышень обратились к Логину, веселые, смеющиеся. Клавдия смотрела задорно; что-то враждебное светилось в глубине ее узких зрачков, и злобно горели зеленые огни ее глаз. Она сказала:

— Мы только что о вас, Василий Маркович, говорили.

И слегка отодвинулась на стуле, чтобы Логин мог сесть на соседний стул, который раньше был прикрыт складками ее юбки.

— Легки на помине! — весело сказала маленькая кудрявая барышня с лицом хорошенького мальчика.

— Любопытно, что интересного нашлось сказать обо мне, — лениво молвил Логин.

— Как не найтись! Вот Анатолий Петрович рассказывал…