Овальный стол, огромный. Вдоль по залуПроходят дамы, слуги — на столеОгни свечей, горящих в хрустале.Колеблются. Но скупо внемлет балу.Гремящему в банкетной, и речамМелькающих по залу милых дамКруг игроков. Все курят. Беглым светомБлестят огни по жирным эполетам.Зал, белый весь, прохладен и велик.Под люстрой тень. Меж золотисто-смуглыхБольших колонн, меж окон полукруглых —Портретный ряд — вон Павла плоский лик.Вон шелк и груди важной Катерины.Вон Александра узкие лосины…За окнами — старинная МоскваИ звездной зимней ночи синева.Задумчивая женщина прижалаПлаток к губам; у мерзлого окнаСидит она, спокойна и бледна.Взор устремив на тусклый сумрак зала,На одного из штатских игроков,И чувствует он тьму ее зрачков.Ее очей, недвижных и печальных,Под топот пар и гром мазурок бальных.Немолод он, и на руке кольцо.Весь выбритый, худой, костлявый, стройный,Он мечет зло, со страстью беспокойной.Вот поднимает желчное лицо, —Скользит под красновато-черным кокомЛоск костяной на лбу его высоком, —И говорит: «Ну что же, генерал,Я, кажется, довольно проиграл? —Не будет ли? И в картах и в любовиМне не везет, а вы счастливый муж.Вас ждет жена…» — «Нет, Стоцкий, почему ж?Порой и я люблю волненье крови», —С усмешкой отвечает генерал.И длится штос, и длится светлый бал…Пред ужином, в час ночи, генералаЖена домой увозит: «Я устала».В пустом прохладном зале только дым,И столовых шумно, говор и расспросы.Обносят слуги тяжкие подносы,Князь говорит: «А Стоцкий где? Что с ним?»Муж и жена — те в темной колымагеСпешат домой. Промерзлые сермяги.В заиндевевших шапках и лаптях,Трясутся на передних лошадях.Москва темна, глуха, пустынна, — поздно.Визжат, стучат в ухабах подреза,Возок скрипит. Она во все глазаГлядит в стекло — там, в синей тьме морозной,кудрявится деревьев серых мглаИ мелкие блистают купола…Он хмурится с усмешкой: «Да, вот чудо!Нет Стоцкому удачи ниоткуда!»
22. VII.1916
Конь Афины-Паллады
Запели жрецы, распахнулись врата — восхищенный Пал на колени народ:Чудовищный конь, с расписной головой, золоченый, В солнечном блеске грядет.Горе тебе, Илион! Многолюдный, могучий, великий, Горе тебе, Илион!Ревом жрецов и народными кликами дикий Голос Кассандры — пророческий вопль — заглушён.