Когда в монгольские закаты,Плывущие вдоль берегов,Взлетают красные халатыЗажженных солнцем облаков,Когда в минуту безнадежноДождь заряжает на два дня,Единственное, что возможно, –Закрыться и добыть огня.И быть как дома, быть как дома,Обманно сделать вид такой,Как будто все давно знакомоИ выключатель под рукой.И благо пятый день затишье –Раз в сутки громыхнет едва, –Поверить, что за круглой крышей,За толстым войлоком – Москва,Что где-то есть на свете прочный,Без юрт, без полок, без кают,С ключами в скважине замочной,По нас тоскующий уют.Уже сорвало войлок с крыши,Водой хлестнув из-под полы,И надо лезть как можно выше,Вязать размокшие узлы.Но шут с ним, с новым всплеском грома,С дождем, упавшим на кровать.Мы целый вечер были дома, –Теперь – хоть зиму зимовать!
1939
«Семь километров северо-западнее Баин-Бурта…»
Д. Ортенбергу
Семь километров северо-западнее Баин-БуртаИ семь тысяч километров юго-восточней Москвы,Где вчера еще били полотняными крыльями юрты, –Только снег заметает обгорелые стебли травы.Степи настежь открыты буранам и пургам.Где он, войлочный город, поселок бессонных ночей,В честь редактора названный кем-то из нас Ортенбургом,Не внесенный на карты недолгий приют москвичей?Только круглые ямы от старых бомбежек,Только сломанный термос, забытый подарок жены;Волки нюхают термос, находят у снежных дорожекПепел писем, которые здесь сожжены.Полотняный и войлочный, как же он сдался без бою,Он, так гордо, как парусник, плывший сквозь эти пески?Может, мы, уезжая, и город забрали с собою,Положили его в вещевые мешки?Нам труднее понять это в людных, огромных, –Как возьмешь их с собою – дома, магазины, огни.Да, и все-таки мы, уезжая, с собою берем ихИ, вернувшись, их ставим не так, как стояли они.Тут, в степи, это легче, тут все исчезает и тает,След палатки с песчаным, травой зарастающим швом,Может, в этом и мужество, – знать, что следы заметает,Что весь мир умещается в нашем мешке вещевом?