Том 1. Стихотворения

Давно замечено, что и в лексике и в синтаксисе «Певца…» ощутимы отдельные черты классической оды XVIII века («Но кто сей рьяный великан, Сей витязь полуночи?» и т. д.). Однако в целом стиль стихотворения очень разнообразен; он включает и патетику оды и непринужденность поэзии Д. Давыдова («Кто любит видеть в чашах дно, Тот бодро ищет боя»), и сентиментально-элегические мотивы («Ах, мысль о той, кто все для нас, Нам спутник неизменный…») и даже мечтательную одухотворенность:

И тихий дух твой прилетит
Из таинственной сени;
И трепет сердца возвестит
Ей близость дружней тени.

В конечном счете лирическое решение темы является в «Певце…» определяющим. И именно это придало «Певцу…» такое обаяние в глазах современников; патриотизм явился здесь и гражданской и личной темой. Единство гражданской и личной темы — характерная черта русской поэзии в дальнейшем:

Особую роль играет в «Певце…» тема дружбы. Являясь традиционной темой карамзинистской поэзии, она придает стихотворению интимно-лирический колорит. В то же время ^:тема дружбы имеет здесь не только интимный, но и общественный смысл, воплощая единение русских воинов. Разумеется, Жуковский понимает это единение абстрактно, не вкладывая в него того конкретного исторического содержания, какое выразил, скажем, Лермонтов в своем стихотворении «Бородино».

Жуковский строит песнь «певца» как выражение общих чувств:

Мы села — в пепел; грады — в прах;
  В мечи — серны и плуги.

…Пришлец, мы в родине своей;
  За правых провиденье!

Красноречиво звучащее «мы» проходит через все стихотворение. И самый принцип воссоздания патриотического чувства, объемлющего поколения от Святослава до Багратиона, также создает впечатление нерасторжимой общности, единства. Многочисленные герои, которым поет хвалу певец, воспринимаются не только как «вожди», но как представители этого единства; в самой их многочисленности выражено общее патриотическое одушевление.

В 1810-х годах Жуковский принимает активное участие в литературной борьбе. Его позиция прогрессивна; вместе с поэтами карамзинского лагеря (К. Н. Батюшковым, В. Л. Пушкиным, П. А. Вяземским) он нападает на партию «шишковистов», группировавшуюся вокруг А. С. Шишкова. Охранительная, официозная идеология «шишковистов», их чуждое устремлениям новой литературы понимание задач национальной культуры, идеализация допетровской Руси, ненависть к новому, европейскому просвещению становятся мишенью для сатирических нападок со стороны карамзинистов и Жуковского. В цикле так называемых «долбинских» стихотворений (1814) многое направлено против шишковистов, например остроумная сатира «Плач о Пиндаре». В 1815 году для борьбы с обществом шишковистов «Беседа любителей русского слова» было создано общество «Арзамас». Жуковский — его вдохновитель и активнейший деятель. Собственно, не Карамзин, а Жуковский и был главным предметом полемики между «арзамасцами» и «варягороссами». Его имя было написано на знамени новой литературы; и для шишковистов с их архаическими вкусами поэзия Жуковского была совершенно неприемлема.

Жуковский становится секретарем «Арзамаса», одним из основных авторов арзамасской «галиматьи» — издевательских по отношению к «Беседе» протоколов и речей. Имена и отдельные выражения из его баллад используются в качестве арзамасских прозвищ («Эолова арфа», «Старушка», «Чу», «Вот я вас»; прозвище самого Жуковского — «Светлана»). Жуковский как сатирик и полемист обнаружил неистощимую изобретательность и остроумие; эта сторона его характера и творчества получила у современников широкое признание. Сам Жуковский также подвергался злым нападкам со стороны своих противников. Так, большой шум вызвала комедия А. А. Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды» (1815), где Жуковский был выведен в лице комического персонажа Фиалкина, чувствительного поэта и любителя «страшных» баллад.

В 1816 году Жуковский намеревался издать литературный альманах, составил план издания, однако это намерение не было осуществлено.

4

В период расцвета своего творчества Жуковский говорил, что хочет одной независимости, одной возможности «писать, не заботясь о завтрашнем дне…»[14] Однако начиная с 1817 года жизнь его складывается совершенно по-другому — на путях, в высшей степени далеких от идеала «независимости». Еще в 1815 году, под влиянием успеха «Певца во стане русских воинов». Жуковский был приглашен ко двору в качестве чтеца императрицы Марии Федоровны. В 1817 году ему предложили стать учителем русского языка великой княгини Александры Федоровны (прусской принцессы Шарлотты) — жены великого князя Николая Павловича (будущего Николая I).