Том 1. Солнце мертвых

– Из серого товара есть чего, так давайте по записке… да поживей! Гастрономию в городе берем.

– Пуще не захромай с живея-то, – говорит лавочник в сторону. – Некому теперь записки ваши читать.

– He-кому? Так грамотному покажи, коль сам не умеешь.

Садовника толкают, выперли на селедочную кадушку, корзину его Василий закинул на мешки, Левон скребанул в давке сахарной головой по уху. Нютка накрылась корзиной и глядит через щелки, – все будто солнечное и зыбится.

– Долго я еще ждать буду?! – срывается садовников голос, а на лице выступают пятна.

– Видите – покупатели! – говорит срыву Степанида, захватывая ногтями медяки: зла и она на садовника – за Настюшку.

– Та-ак-с…

– За фунт гарного получай. Живой карасий масло ваше…

– Это самое лучшее будет.

– Жену присылай – живо натоварит… – хрипит на ухо Левон.

– Стало быть, над господами кочевряжитесь? – с дрожью через зубы говорит садовник, грызя ноготь и исподлобья впиваясь в веселые глаза лавочника.

– За чистые денежки и то ждут. Веночек? Три гривенничка-с.

– Значит, пренебреженье… хорошо-с. Давай сюда, косая!

Крепко хряскает о прилавок корзиной, взвевая белую пыль, и, закусив жидкий усик, идет к выходу.

– Засерчал Хромой – дожжик будет.

На пороге садовник оборачивается и кричит визгливо:

– Так и доложим!

– Чего, всамделе, Хромому не отпущают? – кричит, точно сейчас только его заметил, Иван Акимыч. – Годи серчать-то, майский картуз!

– Теперь в судебном учреждении посмейтесь… за торговлю воспрещенным продуктом!

Солнце прожаривает балыки, топит жир; накапало его темную полоску на мостках. Звенят мухи, звенят и сверкают ведра, плещется под копытами солнце в лужах, перекликаются ржаньем лошади, шумят над березами грачи. И покойно на все взирает Святое Око от Троицы.

Дребезжит по дороге, – едет на дрожках, на толстоногом мосластом вороном, толстяк-урядник в офицерском пальто, завернув на колени полы. Останавливается на тракте, против лавки, тянет из-под себя портфель, устанавливает перед животом и начинает перебирать бумажки. Ветерок играет бумажками, играет его русой, на два расчеса, «скобелевской» бородой.

– Серенька, пообожди! – кричит Иван Акимыч в закуток при лавке, где работает средний сын.

Теперь ходят туда двором, кому нужно. Урядник свой человек, но в открытую все-таки неудобно.

Пообсудив с бумагами, урядник съезжает на грязь, привязывает вороного за грядку телеги и входит в лавку, раздвигая толпу портфелем.

– Базар да рынок!

Едет он в Голенищево, – там вчера опрокинулась лодка, и трое утонуло.

– Как подгадают для праздника… такое истечение обстоятельств! Закружился… Нацарапала тут Дашуха моя хозяйственного разного пороху-дроби… – говорит урядник, присаживаясь на мешок и доставая из портфеля казенный бланк с каракулями. – Оформи в кулечек там… прихвачу ужотка. А промежду прочим… Васильчиха-то в присмертной агоне, внезапной смертью! А вечером ужинала, телячью котлету ела…

– В Великую пятницу! – говорит Степанида, вызванивая. – Негодяшший.

– Да… Был сейчас у Ивана Платоныча с окладными… Дела будут.

– Будут. А вот господина бы Мухина листочками побеспокоили… Один уж им конец – торгов не избегнуть… – говорит Иван Акимыч, заглядывая в портфель.

– Где избегнуть! Дело ихнее критическое, да… гм… – крутит головой урядник и достает из ушата огурец-желтяк. – Конфинденциально новость от станового вчера узнал… виц-губернатор новый едет, шурин мухинский-то, по супруге!

Смотрит на Ивана Акимыча, хрустя огурцом, тот на урядника, снимает затертый картуз, выбивает ладонью и вытирает им потную лысину.

– Шурин?! Да-да-да-да…

– Здесь бывать будет. То-то и оно-то… – косится урядник в закутке и замечает сахарные яички. – Занятно для ребятенков!

Насыпает в карман подсолнухов, на которых сидит, заглядывает в селедки, на окоренок с яйцами.

– Луком у меня красят… – раздумчиво говорит он, – так что ничего, а как краской – негодящее яйцо выходит…

Мигает Ивану Акимычу и идет через двор, набитый курами, петухами и плещущимися в навозной жиже утками. Скоро выходит, покрякивая, видит залитую теперь солнцем церковь, синие купола, яркие над белизной, идет к лошади и кричит к лавке:

– Эй, староста церковный! Заутреню-то поповские, что ль, петь будут?

– Обязательно поповские! – оживляясь, говорит Иван Акимыч, выходя к порогу. – Конторщики с паточного охотились, тено-ра! Сизов Андрюшка…

– Си-зов?! Ну, обязательно у вас буду. А то в Пирогово хотел…

– Ммда… Так шурин…

– Шурин.

III

После обеда перед лавкой редеет – поразобрались возки.