Том 1. Романы. Рассказы. Критика

К категории второстепенных писателей, занятых «литературным производством», он относил из наиболее знаменитых – Золя, Пого, Некрасова, Тургенева, Брюсова, Шмелёва. Сама возможность сопоставления имен Блока и А. Белого с Брюсовым казалась ему литературным недоразумением. Он бывал резок и к «великим писателям». Следуя своему «эстетическому счету», он назвал «Капитанскую дочку» и «Повести Белкина» ученическими произведениями по сравнению с «Мертвыми душами». Розанова же причислял к немногим «понимающим» литературу, хотя заявлял, что тот не очень любит искусство и многого в нем не понимает. В сущности Л. Толстой – единственный писатель, который избежал саркастических замечаний Газданова, ироничного не только к другим, но и к себе. Он «снижал» серьезность своих действительно значительных «Заметок об Эдгаре По, Гоголе и Мопассане», называя их «случайными и беглыми», а «Миф о Розанове» – «субъективными впечатлениями».

Но за его ироничностью, необычными, неожиданными, шокирующими, парадоксальными суждениями о писателях и книгах скрывалось серьезное, можно сказать трепетное отношение к литературе как наиболее подлинной жизни писателя. Он был убежден, что не биография определяет творчество, но, наоборот, «творчество определяет жизнь» писателя («О Чехове»).

Газданов был критиком-эссеистом. В «Заметках об Эдгаре По, Гоголе и Мопассане» он замечает: «Ни критических, ни аналитических задач я себе не ставил и сознательно избегал систематизации, преследующей какую-нибудь специальную цель». «Для меня „литературоведение“ всегда представлялось чем-то загадочным», – пишет он своему другу Л. Ржевскому, откликаясь на присланную книгу статей.

Газданов не отрицал убедительности классификаций в учебниках по истории искусства. Но для него они лишены глубины и обаяния личного восприятия, проникновения в тот мир, где возникало непостижимое вдохновение гения. Его эссе о литературе написаны язы ком, непохожим на «аптекарский», по его определению, язык учебников по литературе. В эссе, как и в творчестве в целом, Газданов выступал как агностик, полагавший, что при восприятии произведения мы можем говорить лишь о впечатлении, которое производит на нас особый, уникальный мир, созданный «сложным движением воображения» или «необычной фантазии» художника. Для него важно проникнуть в этот особый мир, выявить его непохожесть, уникальность. Его лучшие эссе – это, по сути, мастерски написанные литературные портреты писателей, среди них – эссе «О Гоголе» и «О Чехове», некрологи и воспоминания о писателях – «Об Алданове», «О Поплавском», «О Ремизове». Мастер психологического портрета в прозе, он был мастером литературного портрета и в критике.

Различая искусство и «литературное производство», он точно так же делил литературную критику на подлинную и создающую мифы. Подлинная критика существует в ограниченном круге профессионалов, чьи оценки точны и беспощадны, но редко доходят до широкой публики. Мифологию, сопровождающую литературу, он определял как сумму общепризнанных недоразумений, образующих довольно прочную систему взглядов на каждом данном отрезке времени. В эссе, в рецензиях, в заметках он пытался преодолеть сопротивление этой системы. Он разрушал мифы, кочующие из учебника в учебник, из статьи в статью: миф о Гоголе – реалисте, родоначальнике натуральной школы; миф о Чехове – «певце сумерек».

В сущности, как это часто бывает в писательской критике, Газданов в эссеистике и даже рецензиях объяснял особенности собственного дара и видения мира. В эссе «О молодой эмигрантской литературе» он пояснял, почему после опыта Первой мировой и Гражданской войн невозможно писать так же, как писатели старшего поколения; сознание молодого поколения он определял как «биологически» чуждое «архаическим понятиям начала столетия», тогда как эмигрантская критика требовала традиционных сюжета, темы и упрекала его за обилие персонажей и эгшзодичность повествования. Горький автокомментарий содержит эссе «О Поплавском».

Судьба русской литературы XX века сложилась так, что литературная критика оказалась возможна главным образом в эмиграции. По мнению Г. Струве, «…едва ли не самым ценным вкладом зарубежных писателей в общую сокровищницу русской литературы должны будут быть признаны разные формы нехудожественной литературы – критика, эссеистика, философская проза, высокая публицистика и мемуарная литература. Все это области, в которых в Советском Союзе давление на свободное творчество и свободную мысль сказывалось… пожалуй, еще больше, чем в художественной литературе. Это особенно верно по отношению к периоду после 1930 г. – до того, по крайней мере в литературной критике и истории литературы, созданы более ценные вещи, с разгромом же „формализма“ и эта ветвь советской литературы прервалась».