А Володя все стоял на берегу и смотрел. – Он умеет плавать? – спросил Артур. – Как собака, – ответил Николай. В это время тело Володи наконец отделилось от берега. – Решился братишка, – сказал Николай.
Володя долго плыл под водой, потом вынырнул и направился к берегу. В эти минуты он был совершенно счастлив. Крупная рыба пугливо метнулась в сторону от его тела, он нырнул за ней, но она уже исчезла. – Ах, как замечательно! – повторял он. Он все нырял и плыл внизу, открыв глаза и видя светлеющую к поверхности воду, потом поднимался наверх – и наверху было горячее сверкание солнца. И так далеки от него, так чужды ему сейчас были все обычные его мысли и ощущения; мир был океаном, упругим, холодным и влажным, мир был этим движением в воде, и все остальное не существовало.
Потом Николай, Виктория, Одетт и Сережа ушли в лес. На берегу остались Артур и Володя. Голова Вирджинии то показывалась, то скрывалась на середине реки. Володя лежал на животе, жуя длинный стебель травы и ни о чем не думая. Артур, закинув руки за голову, подставлял солнечным лучам свое мокрое и бледное лицо с закрытыми глазами.
Все было тихо, вода плескалась о берег. Вдруг пронзительный крик с середины реки донесся до берега. Вирджиния появилась над водой, потом исчезла, неловко и отчаянно взмахнув рукой. – Она тонет, – успел сказать Володя и тотчас услышал тяжелый всплеск воды. Володя понял это только тогда, когда поплыл вслед за Артуром к тому месту, где за секунду до этого показалась голова Вирджинии.
Володя плавал очень хорошо – и это было для него так же легко и естественно, как дышать или ходить. Он никогда не уставал, нырял на дно в самых глубоких местах и, когда было нужно, мог плыть с необыкновенной быстротой. Но если бы в ту минуту он мог наблюдать и сравнивать, он убедился бы в громадном атлетическом превосходстве Артура, который с каждой секундой все дальше оставлял его за собой. Опять, уже совсем близко, показалась голова Вирджинии; резиновый чепчик она потеряла, и светлые ее волосы быстро ушли под воду. Володя нырнул и увидел два тела на большой глубине, почти у самого дна. Он поднялся наверх; Артур, глубоко погрузившись – видно было только его лицо, – плыл на спине, держа на груди Вирджинию, которая всхлипывала и задыхалась. Володя подплыл вплотную.
– A la brasse[145], Володя, a la brasse, – сказал Артур. Володя поплыл a la brasse, Артур тоже, Вирджиния лежала на воде, положив руки на их плечи.
– Слава Богу, все кончилось, – сказал Артур. – Вы прекрасная утопленница.
– …Что значит… прекрасная… утопленница? – прерывисто спросила Вирджиния.
– Это значит, что вам легко помогать и что вы хорошо себя ведете, – объяснил Артур. – Я однажды вытаскивал из воды одну старую англичанку, она расцарапала мне лицо и укусила меня за руку, и в моих интересах было бы держаться как можно дальше от нее, но это было невозможно, так как тогда она утонула бы. Потом уже, придя в себя окончательно, она написала мне письмо с благодарностью и приглашением прийти к ней в гости. Но я был так напуган, что не пошел.
– А я думаю, – сказал Володя, пуская ртом звучные пузыри по воде, – что все могло быть гораздо хуже. Представьте себе, Вирджиния, что вы бы тонули и не умели плавать; и что, кроме того, Артур не был бы таким Геркулесом и тоже не умел бы плавать, и я тоже. Это было бы действительно грустно. Хоронили бы вас на английском кладбище, мы бы пришли в траурных костюмах, и Николаю, наверное, было бы очень скучно. А могли бы еще и тела не найти.
– А я думаю, – сказала окончательно оправившаяся Вирджиния, – что было бы, если бы мой beau frere[146] Володя был не глупым, а умным? Это невозможно себе представить.
– Все знают, что вы завидуете моему уму и элегантности, – хладнокровно сказал Володя.
– Николаю ни слова, – сказала Вирджиния.
– Подчиняюсь, – ответил Артур.
– А я нет, – сказал Володя. – Зачем я буду лгать? Сначала публично признайте, что я очень умен.
Несколько оживившаяся Одетт спросила Сережу:
– Скажите, мэтр, у вас еще остался ром?
– Вы могли в этом сомневаться?
– Ma foi, on ne sait jamais[147].
– Если бы вы лучше меня знали, вы бы не сделали такого предположения, – сказал Сережа. В Сережином запасе было еще около двух литров рома – на всякий случай.
– Я бы хотела одну рюмку.
– Mais ordonnez, madame[148].
Она выпила, однако, почти стакан и заставила выпить Сережу. Ей сразу стало тепло и приятно.
– Оторваться от консоммации[149] ты не можешь, – сказал Николай, проходя мимо, – и еще эту бедную женщину накачиваешь, совести у тебя нет.
– Не твоя печаль, Коленька, – ответил Сережа. Он поднялся и пошел с Одетт вслед за другими.
– Они идут слишком быстро, – сказала Одетт.
– Я тоже нахожу, что быстро. Вы знаете, после еды необходим ряд медленных движений.
– Ряд медленных движений, – повторила Одетт и засмеялась. – Non, mais vous etes fou[150].