Воспоминание об этом чтении и через тридцать лет сохранил Е. Шварц (дневниковая запись 23 января 1953 г.): «Когда вышел небольшой, смуглый, хрупкий, миловидный не по выражению, вопреки суровому выражению лица да и всего существа, человек, я подумал: “Ну вот, теперь мы услышим нечто соответствующее атласным обоям, креслам, колоннам и вывеске «Серапионовы братья»”. И снова ошибся, был поражен, пришел уже окончательно в восторг, ободрился, запомнил рассказ «Рыбья самка» почти наизусть» (Шварц Е. Л. Живу беспокойно...: Из дневников. Л., 1990. С. 282).
Есть запись Зощенко, видимо, относящаяся к лету 1921 г.: «Очень понравилась Ал. Макс. (Горькому —
Любовь
Литературная неделя. 1922. № 9.
Печ. по: СС 6. Т. 3. С. 187–201.
В предисловии к разделу ранних произведений в СС 6 Зощенко относил «Любовь» к числу первых «больших по размеру» рассказов, написанных в 1921 г. (Т. 3. С. 101). В. В. Зощенко называет его самым первым, созданным зимой 1920–1921 гг.: «Первый же рассказ — «Любовь» — был написан отчасти под влиянием «сватовства» ко мне Коли Брыкина, отчасти под влиянием истории Шуры Николаевой, которая в действительности выходила в ту зиму замуж за «пролетария» — какого-то комиссара, большевика... И эта история почему-то сильно волновала тогда Михаила...» (Мат 1. С. 63).
Коля Брыкин — бывший матрос, комиссар, ухаживавший за будущей женой Зощенко в 1920 г. и обращавшийся к нему: «Сколько ты возьмешь отступного за Веру Владимировну — жениться на ней хочу!» (Там же. С. 63).
Рассказ первоначально был предложен журналу «Красная новь», но был отвергнут редактором по идеологическим соображениям. «Тов. Воронский, письмо ваше я получил. Вы, конечно, правы. Тон моего рассказа, это точно, не идет вашему журналу. Но только это не контрреволюция, это я просто размахнулся на большее, чем нужно. Впрочем, я не оправдываюсь. Я хочу только вам сказать, что для «удовольствия белой печати» не писал и писать не хочу — пишу так, как есть. А если и выходит иной раз с душком — такова жизнь, а не я.
Рассказ «Любовь» подержу у себя, посмотрю, подумаю: может, и верно — изменю кое-что.
Пока посылаю рассказ «Черная магия». Тоже бытовой», — писал Зощенко А. К. Воронскому 16 января 1922 г. (Серапионовы братья. С. 18).
Сходного с Воронским мнения о направленности рассказа придерживался и Б. Пильняк, о чем Зощенко сообщает в постскриптуме цитируемого письма.
В позднейших письмах Воронскому Зощенко соглашался на редакционные изменения: «Тов. Воронский! Вы хотели что-то почиркать в рассказе моем «Любовь». Если это незначительное и ущерба для рассказа не будет, то пожалуйста. Полагаюсь на усмотрение ваше. Хотелось бы мне рассказ этот видеть в «Красной нови», а не в вересаевском альманахе» (февраль-май 1922 г.; Серапионовы братья. С. 29; ср. там же: С. 30–31). Однако в итоге рассказ не появился ни в «Красной нови», ни в упоминаемом вересаевском альманахе «Наши дни».
Война
Веселый альманах. М.; Пг., 1923.
Печ. по: СС 6. Т. 3. С. 237–250.
В первоначальном рукописном варианте авторская дата — март 1921 г.; главы имеют заглавия: 1. Лисья шуба. 2. Штука. 3. Мятежники. 4. Федюша-сердцегрыз. 5. В овине. 6. Чертова Маруська. 7. Разбойники (Цит. по: УГ. С. 604). Первые три главы под названием «Лисья шуба» публиковались в «Литературной неделе» (1922. № 3. 4 июля). В. В. Зощенко называла рассказ вторым, написанным в зиму 1920–1921 гг. (после рассказа «Любовь») на основе эпизода из «большой повести» «Серый туман» (Мат 1. С. 63). Повесть см. в разделе «Ранняя проза».
Старуха Врангель
Зощенко М. Разнотык. Пг., 1923.
Печ. по: СС 6. Т. 3. С. 174–186.
По свидетельству В. В. Зощенко, рассказ написан зимой 1920–1921 гг. (Мат 1. С. 64). В записях Зощенко 1921 г. отмечено: «23 мая. Читал «Старуху Врангель» в Доме искусств. Похлопали. Пожал кой-кому руку» (Лицо и маска. С. 115).
Об этом чтении есть запись в дневнике К. Чуковского 24 мая 1921 г.: «Вчера вечером в Доме Искусств был вечер «Сегодня» с участием Ремизова, Замятина — и молодых: Никитина, Лунца и Зощенко. Замятин в деревне — не приехал. Зощенко — темный, больной, милый, слабый, вышел на кафедру (т. е. сел за столик) и своим еле слышным голосом прочитал «Старуху Врангель» — с гоголевскими интонациями, в духе раннего Достоевского. Современности не было никакой — но очень приятно. Отношение к слову — фонетическое.
Для актеров такие рассказы — благодать. «Не для цели торговли, а для цели матери» — очень понравилось Ремизову, который даже толканул меня в бок. Жаль, что Зощенко такой умирающий: у него как будто порвано все внутри. Ему трудно ходить, трудно говорить: порок сердца и начало чахотки» (Чуковский К. Дневник. 1901–1929. М., 1991. С. 170).