Старшая сестра молча указала на широкую неподвижную спину кучера, давая понять, что при слугах не дают волю чувствам, что для слез впереди многие ночи и долгие дни в этой дикой стране. Потом она с нежностью привлекла к себе Амалию и принялась ее успокаивать. Беззвучно выплакавшись на плече у сестры, белокурая девушка подняла голову. На сентябрьском солнце ее лицо казалось преобразившимся. Они улыбнулись друг другу, и улыбки их были очень похожи — одинаково красивы были зубы, губы и светлые глаза, но улыбка одной говорила: «Вот видишь, стало легче и лучше, я ведь говорю, что все будет хорошо!», а другой: «Лучше, дорогая моя, легче, но больно, и будет больно всегда!»
Так ехали две сестры по Гласинацу, упоенные чистым воздухом и простором незнакомой земли. На целый час отстал от них ландаэр с остальными членами семьи.
Близился полдень. Дорога чуть заметно пошла под гору. Здесь, посреди равнины, была небольшая впадина. Впервые сестры ощутили зной, день оказался жарким, совсем как летний. То там, то тут у дороги попадались полуразвалившиеся сараи из серых бревен. Пустые и обветшавшие, они являли собой картину полнейшего запустения. Вокруг не было видно ни людей, ни жилья, ни дерева, ни поля, ни скотины, ни даже птицы в горячем воздухе. Дальше дорога поворачивала, и начинался подъем. Лошади пошли медленнее, стали тяжелее дышать. А когда, наконец, коляска выехала наверх, перед ними вновь открылась равнина, но уже не такая гладкая и однообразная. Дорога опять пошла под уклон, а по обеим ее сторонам потянулись небольшие холмы с низкими кустами в долинках между ними.
На одном из таких холмов, справа, показались две человеческие фигуры. Это были женщины, крестьянки, хлопотавшие над чем-то, лежащим на земле. Девушки заметили их одновременно. Подъехав ближе, они увидели, что на земле кто-то лежит. Здесь же стояли эти женщины, а рядом сидел совсем маленький мальчик.
Старшая сестра приказала кучеру остановиться, спрыгнула с коляски и потянула за руку сидевшую в нерешительности сестру. Когда сестры поднялись по заросшему склону, они увидели, что на земле, возле почти угасшего костра, лежит девочка лет тринадцати — четырнадцати. Женщины и мальчик не отрываясь смотрели на нее, как на привидение.
Сестры сразу поняли, что девочка на траве рядом с костром тяжело больна и в лихорадке. Девушки умели только сказать «добрый день», больше они не знали ни слова. Позвали кучера. С явной неохотой он слез с коляски, внимательно проверил упряжь и только потом поднялся на холм и принялся выполнять обязанности переводчика.
Девочка собирала разбредшихся овец, и где-то здесь, в кустах, ее ужалила змея. (Обе сестры замерли, пораженные и испуганные, будто сами наступили на змею.) Рассказывала заплаканная женщина помоложе, мать девочки. При этом она так часто и тяжело дышала, словно несла в гору большой груз. Женщина постарше сидела на корточках возле девочки и что-то нашептывала.
Смиля Сербиянка, гадалка и знахарка из соседнего села, известная на весь край, была сильной, крепкой женщиной с большими черными глазами. Неожиданное появление двух иностранок ничуть ее не смутило. Она занималась больной спокойно и хладнокровно, без тени волнения, но заботливо, полностью отдавшись своему делу, с тем тихим, но участливым выражением лица, какое бывает у хороших врачей и так благотворно действует на больных. Только сейчас оно не могло подействовать — от укуса змеи до прихода знахарки прошло больше трех часов, и девочка находилась в состоянии полной апатии. Глаза ее были закрыты, рот сведен судорогой, лицо стало землистым, дыхание коротким, а кожа холодной и влажной. Знахарка увидела это сразу и тем усерднее занялась маленькой, едва заметной ранкой на отекшей ноге. Собранная, спокойная, она склонилась над раной, словно хотела что-то прочесть в ней. Крупным ногтем она то и дело очерчивала вокруг раны волнистую линию, похожую на молнию, — видимо, эта линия у нее связывалась с черной полосой, тянущейся вдоль змеиной спины, — и монотонно повторяла какие-то стихи. Они звучали то разборчивее, особенно рифмы, то тонули в молитвенном шепоте. Время от времени она подымала голову и, раскачиваясь, вполголоса причитала:
Затем начиналось ритмичное повторение совершенно невразумительных, бессвязных гортанных звуков. Время от времени она с силой дышала сначала в рану, а потом на все четыре стороны света.
Закончив, знахарка спокойно поднялась, убежденная, что все будет хорошо, развязала узел на платке и достала оттуда засушенную змеиную траву. Оставалось размочить ее слюной и приложить к ране.