Том 1. Рассказы и повести

Уже давно вошло в обычай, что пойманные воры останавливались в пути возле каждого кабака и угощали своих конвойных, разумеется, в том случае, если воры имели при себе деньги. (А иметь их они имели — на то они и воры.) Это были великолепные веселые путешествия. В комитатскую тюрьму вела прямо-таки райская дорожка. Правосудию важно было заполучить свою добычу, а произойдет это днем раньше или двумя позже — не имело значения; что же до полицейских, то им это было на руку, к тому же (надо ведь отдать некоторую дань и гуманности, господа!) провинившиеся бедняги как-никак тоже рождены матерью, им тоже нужна хотя бы маленькая радость.

Почтенные Войник и Оштепка прежде, в молодости, обычно брали с собой в такие походы представительниц прекрасного пола, чтобы можно было и поплясать в деревенских кабачках, если представится случай.

Но теперь они уже состарились. Любовь, как уставший пес, к пятидесяти годкам отстает от человека, а вот вино до самой смерти остается верным и желанным.

Они и пили его по пути, причем столько, что к концу последнего привала почтенный Оштепка уже не мог держаться на ногах, даже Войник и тот пошатывался.

— Эй, понесите-ка мое ружье, — прохрипел Оштепка. Один из преступников снял с его плеча излишний груз и с громкой песней понес его, как знамя перед отрядом, впереди развеселой компании.

— Суккины вы дети! — крикнул с барской спесью Мартов Войник. — Поч-ч-чему вы не несете и мое ружье, а? Чем мой кум Оштепка важней меня, а?

Словак, которого обвиняли во взломе, тотчас же взял ружье у Войника, но под захмелевшими пандурами мать-земля все равно ходила ходуном. Они падали на каждом шагу.

Арестанты стали советоваться меж собой:

— Что нам делать с этими забулдыгами, а?

— Давайте убежим от них! — предложил еврей, обвиненный в укрывательстве.

— Может, лучше их прикончить? — вставил заподозренный во взломе словак.

— А что, если устроить одну развеселую штуку? — перебил их венгр, лихой конокрад. — Давайте отведем их, таких, какие они есть, в город. Пусть удивятся, глядя на нас, господа начальники.

— Вот это да, дружище! — возликовал шваб-фальшивомонетчик. — А может, нас вообще оправдают, если мы покажем себя с такой хорошей стороны.

Одним словом, большинство порешило так, что ни преступникам удирать, ни Оштепку с приятелем на тот свет отправлять не следует вместо этого четверо арестантов подхватили пандуров бережно их поддерживая, средь бела дня, в полдень, доставили в Бестерцебаню.

Люди толпами собирались поглядеть на удивительное шествие, весть о котором молнией облетела площади людного городка.

Впереди высоко подняв ружье, шел одетый в холщовую рубаху и штаны словак; замыкал шествие шваб, который вышагивал с гордо вскинутой головой и тоже с ружьем на плече.

Между ними, заплетаясь ногами и неистово вопя песни, шли два пандура, поддерживаемые двумя злоумышленниками — евреем и венгром.

Город разразился хохотом. Даже крылатые ангелы, что держат лесисто-гористый герб комитата, и те растянули губы в улыбке. Помрачнело одно лишь единственное лицо.

Когда процессия дошла до здания комитатской управы, вице-губернатор как раз стоял у окна и, взглянув на эту картину, почувствовал глубокую печаль. (С тех пор он всегда из этого окна созерцал комитат.)

А ведь и он мог бы посмеяться над всем этим. Белому-то свету ничего не сделалось. И подвластный ему комитат все равно был прекрасен и удивителен. Порядок в нем охранялся и сам собой. Провинился пандур — преступник явит пример добропорядочности.

Словом, честь там понимали всегда. Не приходилось занимать ее у соседей… то есть у властей, хотел я сказать.

1886

СТАТИСТИКА

Перевод И. Миронец

 Меня вечно подталкивают высказаться по поводу чего-нибудь научного: а вдруг да выяснится, что я рожден для наук. С венгерским человеком вполне может такое статься.

Уж так и быть, разок выскажусь, — и выскажусь я по поводу статистики.

Замечу, кроме шуток, что меня смолоду тянет к наукам. Я начал с того, что, оказавшись писарем при комитатском управлении, жадно приналег на работу, чтобы «одним махом» овладеть тайнами правописания и администрирования, всеми приемами правления.

Старшим нотариусом был мой дядя, и он обещал моему отцу, что позаботится обо мне, введет в практику администрирования, и, если я буду пока лишь почетным нотариусом, то при ближайшем обновлении аппарата он устроит мое избрание в настоящие.

Я старался что было сил, каждый день заходил к нему в кабинет: дайте, мол, какую-нибудь работу и родственные наставления к ней, — но он всякий раз отвечал, что у него слишком много дел, соответственно чему он не может урвать время, чтобы поделиться ими со мной. Речь моего дяди состояла сплошь из этих «соответственно чему».

— Чем же вы так заняты, дядя Пишта? — спросил я как-то, по обыкновению застав его склонившимся над письменным столом.

— Я делаю деньги, племянничек.

— Надеюсь, вы и этому научите меня, дядюшка, когда у вас будет время? — сказал я шутливо.

— Не беспокойся. Это идет рука об руку с комитатской службой, соответственно чему ты и сам этому научишься.