Том 1. Рассказы и повести

Провинность, конечно, немалая. Но молодость всегда опрометчива и склонна к увлечениям. За этот проступок весь род людской, быть может, имел право бросить в нее камень, но, уж во всяком случае, не родной отец.

С той поры старик сделался еще более лютым и мрачным. И когда спустя некоторое время Тэрка с выражением раскаяния на лице наведалась однажды домой, ища примирения с родителем, старый Фильчик отвернулся от нее и хмуро пробурчал:

— Я вас знать не знаю, барышня.

Затем, сняв с гвоздя шубу, он покинул дом и возвратился лишь тогда, когда уехала дочь.

После этого бедняжка Тэрка никогда больше не осмеливалась заглянуть домой. С тех пор она видела своего отца всего только раз, проезжая с исправником в коляске через деревню. Фильчик понуро брел к корчме «Белая рубашка», когда дочь из экипажа крикнула ему вслед:

— Отец, дорогой отец!..

Старик поднял глаза, почтительно и торопливо снял шапку и, не проронив ни слова, зашагал дальше. Что и говорить, в груди у этого человека было не сердце, а камень!

Все жители Майорнока, побывавшие в доме исправника, наперебой рассказывали, как хорошо живется Тэрке Фильчик. Ну прямо настоящая барыня! Все какие ни есть барские привычки усвоила, голубушка! А уж какой почет и уважение оказывают теперь нашей деревне! О чем бы ни спорили окрестные деревни, майорнокцы всегда выйдут правыми. Не преминули сообщить старику и то, что дочь шепотком просила передать ему: навестил бы, мол, ее родимый батюшка, за ним и бричку, дескать, пришлют, на шелковые подушки посадят. Палинку с медом будет он пить хоть днем, хоть ночью, во всем окажут ему почет и всяческое уважение. Сам господин исправник охотно пожмет ему дружески руку… Пусть только отец приедет как можно скорее, Тэрка ведь не смеет больше посетить родной дом.

Но старый Фильчик был неумолим.

А между тем, будь у него побольше ума, старик мог бы не только изменить к лучшему собственную судьбу, но и заложить на веки вечные основы благоденствия благородного селения Майорнок.

Ибо — но пусть уж это останется между нами! — во всей округе нет более захудалой деревеньки, чем Майорнок. Жители его самые что ни на есть жалкие горемыки. А главное, нет здесь ни единой мощеной улицы. Нет и мостика через речку, нет даже домика под сельскую управу.

Да и что тут удивительного! Ведь комитатские господа еще никогда не заводили себе любовниц в Майорноке, а дороги-то они наказывают прокладывать лишь в том направлении, куда сами частенько хаживают. Взять, к примеру, большак, что ведет к селению Чолто — шоссе там ровное, гладкое, как хорошо обструганная доска. Прибадьё может благодарить за это красавицу Эржебет Битро, а Каранчалья должна петь хвалу белому как сливки, личику статной молодицы Вер.

Что ни говорите, уж так устроен мир: прелестное личико женщины может и всей округе придать более привлекательный вид.

А вот Майорноку все не везло!

Говорят, младший комитатский инженер, наносивший на карту селения комитата, вовсе не обозначил на ней Майорнок. Тогда почтенные местные чины и дворянство будто бы обещали целых сто восемьдесят форинтов соседнему комитату Хонт, лишь бы тот признал эту деревеньку своей. Но почтенным соседям она не нужна была даже с приплатой. В самом деле, зачем благородному комитату терпеть из-за этого Майорнока позор и насмешки!

Но стоило бы Фильчику захотеть… и дорога в Майорнок была бы проложена; может, даже сплошь из одного красного мрамора!.. И все чувствовали бы себя счастливыми. Однако башмачник решительно отверг возвышенные порывы господина исправника, хотя не мешало бы старику на склоне лет капельку понежиться в довольстве и достатке. Что до земных благ, то «божий сапожник» жил весьма скудно. И вот уже одна из серебряных пряжек пожелала покинуть шубу, перекочевать в корчму «Белая рубашка». Там и лежит она с тех пор в комоде корчмаря Саля. Впрочем, не для того звался старый Фильчик «божьим сапожником», чтоб этот всемогущий клиент не помог ему в минуту самой большой напасти. Вдруг стали приходить Фильчику по почте анонимные письма, отягощенные то десяткой, то двадцаткой, а то и полсотней форинтов. Обычно в этих письмах сообщалось, будто какой-то неведомый старый должник, внезапно разбогатевший, возвращает ему должок с выражением горячей и глубокой признательности. Немало все же честных людей на белом свете!

Некоторое время старик думал, что кто-то действительно задолжал, — разумеется, не ему, а его отцу, которого тоже звали Иштваном, — и только диву давался, откуда у отца бралась такая уйма денег, что он мог их одалживать.

Но потом в душу Фильчика закралось подозрение, и он сразу смекнул, в чем дело. Пакеты, в которые были вложены ассигнации, старик стал отсылать обратно к исправнику. Как-де он смеет делать подарки самому Иштвану Фильчику? Да известно ли ему, что бабушка Фильчика родом из славной фамилии Бечки, и так далее, и тому подобное…

Ценные письма после этого больше не приходили, зато стали появляться вестники, приносившие старому сапожнику весьма печальные новости.