Том 1. Рассказы 1906-1912

Сознавать это было донельзя горько, и стекло у портрета хрустнуло еще раз, прежде чем успокоилось на столе, между бронзовой собакой и яшмовой чернильницей. Капитан направился в кают-компанию и, отворив дверь пароходного клуба, машинально улыбнулся бесшабашной физиономии штурмана, возлежавшего за столом с локтями у чайного подноса и папиросой в зубах. Юноша вместе с младшим помощником лениво смеялся над Новой Судоходной Компанией, пускающей третий пароход с экипажем из дворников и маркеров.

– А ваши койки, господа, еще не соскучились? – спросил капитан. – Я думаю, что клевать носом на вахте будет скучно и неудобно, а?

Штурман посмотрел на помощника, помощник – на потолок, потом на пол, и оба принялись усиленно хохотать, краснея и ежась. Капитан сел и зевнул.

– Ну-с? – сказал он. – Я ничего не понимаю. Вы делаете друг другу какие-то масонские знаки… Кто остался в дураках и почему?

– Да вот, видите ли… – начал штурман, – тут…

– Тут… – перебил младший помощник.

– Поразительная женщина!..

– Подозрительная женщина…

– Ага! – сказал капитан. – Так.

– Вот… Так мы и того… капитан. А он говорит мне, что она – того… понимаете?

– Нет.

Штурман крякнул и сказал с равнодушием опытного развратника:

– Проститутка. Но позвольте! У меня человеческие глаза, и я вижу…

– Разумеется.

– Что она совсем не то, а даже – напротив…

– Горничная! – хихикнул помощник.

Штурман побагровел и выпрямился.

– Если вас, Кирпичов, приводит в потешное расположение духа женщина, с которой мы говорили нынче, и… и… которой коробку конфет, то…

– Ну что же, – сказал капитан, открывая слипающиеся глаза, – что же новая компания?

Штурман перевел дух и обменялся с помощником многообещающим взглядом.

– Они устроили настоящий митинг, – жалобно начал он, недовольный прекращением спора. – Какая-то личность влезла на бочку и кричала условия и сколько вакансий… Ну, понимаете, дело было окончено быстро: взяли двух солеваров, трех наборщиков и одного кока, остальные, может быть, и матросы, только их никто не видал.

– По десять рублей, – вставил помощник. – На днях отправляются в Англию за пароходом и, если их по дороге не съедят вши, вернутся через месяц…

– Но, говорят, хороший пароход и делает восемнадцать узлов, – заметил капитан. – Дорогая моя… то есть я хочу сказать, что теперь делают хорошие пароходы.

– Вы, кажется, утомились, – почтительно вздохнул штурман. – У вас глаза как будто немного… Ах, туман, туман! Скоро порт, и – спать!

– Через час, – сказал капитан. Помощник вынул часы и прибавил:

– Сейчас два. Почему это от чаю болит живот? Я замечал, что от кофе, если сладкий, – то же самое.

– Потому что вы льете его в себя из шланга![42] – подхватил штурман. – Вы неумеренный человек. Дайте мне книжку, что читали вчера.

– Это Лермонтов. Не дам, вы опять оборвете углы. У меня всего десять книг, и половина их украдена.

– Читайте на здоровье вашего Лермонтова. Удивительно, как вы отстали. Тургенева, например, вы не читали.

– К чему эти ваши выпады? – прищурился помощник. – Идеализатор горничных! А знаете, – обратился он к капитану, – ведь в Китае лучший чай двенадцать копеек фунт. Все пошлина.

Задымились три папиросы. Краснощекий штурман и птицеподобный помощник медленно боролись, во славу горничной, с одолевавшим их сном. Капитан качался на соломенном стуле и вздыхал. Четвертое лицо просунулось в дверь, увлекая за собой тонкое, червеобразное тело в матросской форме.

– Ну-с? – сказал капитан, удивленно рассматривая Брылова, пароходного ученика. – Что случилось?

– Господин капитан, – сказал Брылов, – тут вас женщина спрашивает, пассажирка.

Мгновенное любопытство подбодрило штурмана и помощника. Но капитан вышел, плотно притворив за собой дверь.

III

– Ну?!

– Ей-богу! Жаловаться побегла. Я, грит, капитану на вас, чертей, пожалуюсь, что проходу не даете…

– Вот леший! – сказал первый матрос. – Я к ей и так, и этак – тпру!

– Вот тебе и «тпру», – ответил второй. – Влетить тебе! И что злости в этом капитане, что жесточества, боже ты мой! Прямо ест. Чтоб его деду на том свете черти…

– Идет!!

– Идет?! Ах ты…

Капитан медленно спускался в кубрик по ступенькам крутого, скользкого трапа. Наконец нога его коснулась пола, и страшный поток ругани, сопровождаемый сверканьем глаз и топаньем ног, грянул в воздухе.

– Бир-р-ркин! – заревел капитан. – Мер-рзавец! Олух! Ска-атина!.. Шашни на пароходе устраивать?! Да я тебе голову разобью!.. Бездельник, морское чучело, сто тысяч леших тебе в глотку, пар-рши-вец!.. Мне жалуются на тебя, негодяй! Так-то ты держишь вахту, чертов бабник?! За юбками бегаешь, скотина?! Мо-о-ряк!.. Бесстыжая харя!.. Кто в море крестился, тот от юбок на край света беги!.. К расчету в Одессе собачьего сына!.. У-у?.. Разражу на месте!.. В воду спущу!..

Матрос, бледный как бумага, растерянно пятился назад, держа руки перед лицом и жалобно хныкая:

– Господин капитан! Господин капитан!.. Ей-богу!..