Том 1. Пруд

А. К. Закржевский в письме к Ремизову от 12 ноября 1911 г. вновь подтвердил свое исключительное отношение к «Пруду»: «Большое спасибо Вам за „Пруд“. Наконец-то дождался я его! Опять перечитываю с тем же чувством и с теми же мыслями, что и шесть лет назад в „Вопросах Жизни“!.. И вспоминаю себя и свое отношение к Вам, которое было тогда!. Это невозможно сказать, потому что немного смешно (теперь)! Мне тогда казалось, я был убежден, что Вы такой, как „Пруд“! И страшно хотелось с Вами познакомиться… <…> С каким трепетом, с каким благоговением ожидал я каждой книжки „В <опросов> Ж<изни>“, и дух захватывало, когда читал!.. Что-то непередаваемое творилось со мной… О „Пруде“ я ведь мечтал почти с детства… Знал: такаякнига должна появиться, и будет она как палящий вихрь над „литературностью“! Что-то огромное, необъяснимое, страшное до ужаса открылось мне в „Пруде“. Словно почувствовал новоявленную душу страданья, того страданья, о котором еще никто не говорил доселе, страданья выше сил и выше жизни, и открывающего перед глазами такие горизонты и такие миры, что жутко смотреть! Вы м<ожет> б<ыть> и сами знаете, чтоВы вложили в эту вещь! И было сказочно, все это казалось мне чудом, потому что невозможное свершилось в жизни, из того, что зовут книгою, воскресла обнаженная, окровавленная, надрывающаяся душа! Так никто не писал (разве „Апофеоз <беспочвенности>“ Шестова, но этого он не понимает или не хочет понимать, он говорит, что не любит „Пруд“ за то, что „человек распустился“, а раз говорит это, значит не понимает), — мало того — так и невозможно писать, будучи тем, что зовется литератором, так можно писать только один раз в жизни! Все остальное, в конечном счете — ремесло! И у писателя (каждого) есть однатолько книга, в которой — все,книга его жизни. У Вас такая книга — „Пруд“. У меня к нему особенная любовь…» (РНБ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр. 107. Л. 5–6). С. В. Лурье, публицист и философ, человек из ближайшего окружения Л. И. Шестова, писал в недатированном письме 1911 г. Ремизову: «…на два дня сбежал из Москвы в деревню <…> и захватил с собою „Пруд“. Читал с большим интересом.Написан он, по-моему, неровно: есть места очень сильные, есть слабые, но то, что придает ему особый интерес, — это автобиографическая, т. е. подлинность, которая чувствуется больше всего в местах сильных. Я далек от того, чтобы причислить „Пруд“ к лучшим Вашим вещам, но хотел бы очень. поговорить с Вами о многом, что там выплывает: и о своеобразном живом, рождающемся из гнили разложения, н о разлагающемся и упорно неумирающем…» (РНБ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр.142. Л. 6).

Отзыв писателя и поэта Б. А. Садовского был исключительно комплиментарен, — он писал Ремизову 9 ноября 1911 г.: «Позвольте поблагодарить Вас за „Пруд“, который я получил и уже прочитал до половины. Он разнится от первой редакции настолько, что кажется совсем новым произведением. Получилось два „Пруда“. Многих мест, упраздненных Вами теперь, мне искренне жаль, и я чувствую, что без них мне никак не обойтись. Это, конечно, происходит оттого, что я старый Ваш читатель и знаю „Пруд“ еще по „Вопросам Жизни“. Дети наши начнут с теперешнего, более совершенного, „Пруда“» (РНБ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр. 193. Л. 1). Приведем также отзыв М. М. Пришвина, сообщавшего Ремизову в письме от 28 октября 1911 г.: «Большое спасибо за „Пруд“. Прочел я его и, к своему удивлению, вовсе не нашел таким таинственно непонятным, как привык считать его, слушая разговоры Ваших читателей» (РНБ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр. 175. Л. 22).

неуклюжий белый домина ~ спальни, дрова и амбары. — В изображении двора и дома Огорелышевых отразились местонахождение, расположение и внешний вид усадьбы Найденовых — именитой московской) купеческой семьи, из которой вышла мать Ремизова; в этой усадьбе прошло детство писателя, — ср.: «…на второй год моей жизни мать переехала со всеми детьми на Земляной вал, к Высокому мосту, под опеку к своим братьям: ее поместили на заднем дворе, выходящем к Полуярославскому мосту, в Сыромятниках, в отдельном флигеле, где когда-то была красильня-набивная моего прадеда, <…> по соседству с фабричными „спальнями“ бумагопрядильной Найденовской фабрики и каморками для мастеров» (Подстриженными глазами. С. 50–51). «Мой прадед <…> пришел к Москве <…> и сел на Яузе, у Земляного вала, поставил красильню, <…> а сын его, мой дед, <…> пустил бумагопрядильную фабрику. На этой фабрике я и провел все мое детство и на моих глазах ее закрыли, когда началось новое дело: Московский торговый банк на Ильинке» (Иверень. С. 40).