Том 1. Простаки за границей, или Путь новых паломников

Демагогические выпады реакционной печати против движения масс мешали тогда Твену до конца разобраться в том, что творилось в Америке. Идеи революционной борьбы еще внушали ему ужас. В книге «Пешком по Европе», как и в «Простаках за границей», можно обнаружить обывательские и даже откровенно-враждебные суждения о революционной деятельности французского народа. Но ощущение, что в Америке неладно, так или иначе проникало в творчество писателя.

В рассказе-памфлете «Великая революция в Питкерне» (1879) Твен по-свифтовски рисует «микромир», в котором отражены пороки «большого мира». В Питкерне царили мирные патриархальные нравы, пока крохотный островок не превратился в «империю». Создание армии и флота, возникновение привилегированного класса легло на народ невыносимым бременем. Твен показывает, сколь чужды народу атрибуты современного буржуазного государства. Небезынтересно, что демагогом, создателем «империи», «сомнительным приобретением» для питкернцев изображен американец.

Три года спустя появилась повесть «Принц и нищий» (1882) — эта чудесная сказка, в основе которой лежит преображенный фантазией автора исторический материал, произведение, пронизанное горячей любовью к народу.

Герой книги тоже Том. Но если главный персонаж «Приключений Тома Сойера» почти никогда не унывал, то новому Тому достаточно было увидеть «окружающую его нищету», чтобы он «залился слезами». Перед читателем возникает мир нищеты и бесправия, с одной стороны, и мир бессмысленной роскоши и угнетения, с другой. Контраст этот выражен необычайно выпукло и сильно: ведь бедняк Том и принц, обменявшись платьем, обмениваются и местом в жизни. Тут больше сатиры, чем в книге о Томе Сойере, и Твен чаще прибегает к гротеску, чаще выходит за пределы внешнего правдоподобия, чтобы раскрыть антигуманный характер того, что творится при дворе и в окружающем мире в целом. Превосходно построенный сюжет позволяет с каждой главой все резче ощущать обличительную сущность повести. Здесь продумана каждая деталь, здесь все «стреляет», все бьет по фальши, по злодеяниям аристократов и богачей.

Твен говорит о средневековой Англии. Но в книге возникают образы жертв собственнических законов, которые заставляют читателя возненавидеть феодальные порядки, а вместе е тем и всякое угнетение слабого сильным. Более того, писатель создает образ представителя низов, который хочет, чтобы жизнь была иной, и, при всей своей неучености, в состоянии управлять государством более гуманно, чем «прирожденные правители».

Положительный герой, возникающий теперь в произведениях Твена, это прежде всего ребенок. Однако душевное благородство обоих Томов — слепок с того высокого, что писатель ощущал в народе.

И нищий, и принц — это в основном хорошие люди. Но добрый принц, показывает Твен, уже отчасти испорчен властью. И даже любимец писателя Том Кенти, в котором воплощены лучшие черты народа, после недолгого пребывания на королевском посту неожиданно проявляет отрицательные свойства. «Королевское звание все больше нравилось ему», — замечает Твен. Том увеличивает количество слуг при дворе и содрогается при мысли о встрече со своими родными, пребывающими в нищете. Так кое-где в повести начинает звучать — правда, еще весьма приглушенно — тема морального упадка рядового человека, трагическая тема, разработке которой писатель в дальнейшем посвятит немало душевных сил.

На рубеже следующего, третьего периода творчества Твена стоит небольшое, но сложное произведение — речь под названием «Плимутский камень н отцы-пилигримы››. Писатель произнес ее на банкете Общества Новой Англии в начале 80-х годов.

С самого начала речь звучит оскорбительно для слушателей. Обращаясь к потомкам «отцов-пилигримов››, высадившихся в Америке зимой 1620 года и основавших одну из первых колоний, оратор говорит, что собравшиеся джентльмены не обладают выдающимися умственными способностями, выражает сомнение в том, что в зале найдутся люди, избежавшие отсидки в тюрьме, и т. д. Сколь ни странным это покажется, подобные декларации сами по себе не должны были вызвать у слушателей протеста. Они воспринимались не как сатира, а как своеобразный юмор. «Деловым людям», собравшимся на банкете, не были в диковинку выпады такого характера, и они вызывали смех. К тому же Твен закончил свою речь замечанием, что все сказанное было шуткой.

Но действительно ли это так? После острот, в известной мере построенных на комической путанице понятий, Твен противопоставил себя — «грубияна» из штата Миссури — потомкам пилигримов. Эти пилигримы пользуются славой создателей американских идеалов. «Но где же мои предки?» — восклицает оратор. Нет, он духовный наследник не пилигримов, а индейцев, которых уничтожали предки сидящих перед ним джентльменов, он — наследник инаковерующих, коих пилигримы лишали жизни за отказ принадлежать к «ортодоксальной пуританской церкви», «салемских ведьм», то есть ни в чем не повинных женщин, которых руководители пуританских общин сжигали на кострах, негров, коих основатели американских колоний увозили из Африки, превращая в рабов.