Том 1. Повести и рассказы

— Приведись это мне, — заявила Малгося, — я бы выбелила ее хорошенько, окна убрала бы занавесками, поставила бы горшки с цветами, а в горнице повесила бы все, какие у меня есть, картинки… Почему бы вам так не сделать? Сразу стало б у вас куда веселей!..

Кузнец вздохнул.

— Эх, Малгося! — наконец заговорил он. — Жили бы мы с вами поближе, вы бы сейчас и приохотили меня и научили, как да что сделать!..

— Ох! Да я бы и сама все вам сделала, пока вы уходите в кузницу…

— А тут такая даль, — продолжал кузнец, беря девушку за палец, — что вы, верно, не захотите оставить старика?

Теперь уж промолчала Малгося.

— Страшное дело, до чего вы мне нравитесь, это я вам по справедливости говорю!.. Эхма!.. Теперь воротишься домой, так и места себе не найдешь… Да вам-то что до этого!.. Вам поди уже какой-нибудь управляющий приглянулся?..

— Да что вы, пан Юзеф, я-то знаю, чего вы стоите! — прикрикнула на него девушка, отворачиваясь. — И никаких управляющих у меня и в мыслях нет, а только…

Она снова умолкла, но теперь кузнец взял уже всю ее руку.

— А что, Малгося, — неожиданно спросил он, — пошли бы вы за меня?..

У нее дух захватило.

— Да я уж и не знаю!.. — ответила она.

В ту же минуту Шарак прижал ее к себе и поцеловал в полуоткрытые губы.

— Ну-у-у… Ну вас с такими шутками! — обиделась девушка, вырвалась из ею объятий и, убежав в хату, задвинула дверь засовом.

В эту ночь они оба не спали.

На другой день завинтили последние винты и открыли шлюзы. Поток воды с шумом хлынул на высохшие со скуки колеса, они поколебались и завертелись. Мельница отлично работала!..

Ставинский прикусил губу, чтобы не выдать своих чувств, но у него руки дрожали от радости. Он все осмотрел, отругал батраков, наконец пригласил кузнеца в хату для расчета и поставил бутылку меду.

Пока он выкладывал на стол новенькие бумажки, Шарак почесывал затылок и мрачно усмехался. Мельник, заметив это, спросил:

— Что, сынок, никак ты же и в обиде, что вытряхнул у меня из кармана двадцать три рубля?

— За такую починку мне бы надо с вас дочку потребовать, — шепнул Юзеф.

— Что?.. — вскинулся старик. — Так, может, девка тебе дороже денег?

— Дорого мне и то и это.

Ставинский пристально поглядел ему в глаза.

— Только сейчас я за ней денег не дам, это уж после моей смерти, — сказал он.

— Мне-то дольше, чем вам, жить на свете! — ответил Шарак и поцеловал ему руку. — Без приданого вы девку не отдадите, а мне одному до того скучно, особенно как придет зима, что…

За открытым окном мелькнула голова Малгоси.

— А ну-ка поди сюда! — позвал ее отец.

— Не пойду я… — отнекивалась девушка, закрывая руками глаза. — Вы уж сами, отец, решайте!..

Ставинский покачал головой.

— Ай да кузнец!.. — сказал он. — Ну, вижу, не терял ты тут времени даром. Что ж, коли на то воля божья, отдам я тебе девку за то, что ты мастер хороший и знаю, что живешь в достатке… Но смотри не обижай мое дитя, а то этою я тебе не прощу…

Несколько недель спустя сыграли свадьбу Малгоси с кузнецом, причем изрядно поели, выпили и поплясали. По этому случаю помирились двое издавна враждовавших соседей, а перессорились четверо. Один из батраков Ставинского, слегка подвыпив, поклялся, что утопится с горя, и утешился лишь тем, что выпил еще основательней. А какой-то хозяин, давно уже давший зарок не пить водки, невзначай упал в пруд, за что и получил от своей супруги энергичное внушение. В день свадьбы кривоногий столяр, добивавшийся руки Малгоси, так же как и непрестанно ухмыляющийся владелец ветряка, наперебой рассказывали знакомым и незнакомым, что девушка-де с изъяном, а отец ее отдает деньги в рост и ворует из мешков зерно у людей, чем и отпугнул всех от своей мельницы. Покуда оба отвергнутых жениха уверяли, что никогда бы не женились на Мельниковой дочке, новобрачные уехали к себе в кузницу…

Тут Малгося свято выполнила данное кузнецу обещание: побелила хату, увила ее плющом, убрала внутри картинками и всевозможной утварью, а также развела прекрасный огород на горке, спускавшейся к лугу. Под ее присмотром увеличился достаток кузнеца, хата стала выглядеть, как шляхетская усадебка, а сам Шарак обзавелся новым кожаным фартуком таких гигантских размеров, что из него можно было выкроить двух порядочных варшавян, да еще кое-что осталось бы на варшавянку…

За этими делами в доме молодых незаметно прошел год. Весной прилетели аисты, поселились в старом гнезде на крыше гумна да как принялись курлыкать, так в конце концов и накурлыкали маленького Стася.

В этот день Шарак запер свою кузницу, а дед Ставинский без седла прискакал за милю с гаком и от переполнявших его чувств расплакался, увидев толстого, розового внука, у которою на ручках и на ножках было столько же ямочек, сколько косточек, что не мешало ему орать так, словно с него кожу сдирали.