Том 1. Отец

Петра заинтересовало слово «крещение». Анна Андреевна охотно разъяснила словами из Евангелия, что в этом есть воля Божья, которую надо исполнять всем уверовавшим. На основании Евангелия объяснила и заблуждения православной церкви в вопросах детокрещения, священства, почитания святых, поклонения иконам и т. д. Опечалило Петра то, что их новые друзья — молокане, как оказалось, не признают некоторых заповедей Господних. Семья Громовых и хозяева этого дома не во всем разделяют убеждения молокан и собираются с ними вместе лишь потому, что не имеют других, близких им по взглядам знакомых христиан. Однако слышали они, что свои в городе должны быть.

Эта беседа сильно повлияла на Петра. Всем напряжением души он погрузился в познавание Божьей истины, ночами вставал, подолгу прилежно молился. С многими заводскими рабочими он делился своей радостью познания Иисуса Христа, распятого на Голгофе. Люди, знавшие его в прошлом, с недоверием смотрели на него, но когда в беседе убеждались в правдивости и искренности его свидетельства, то с удивлением пожимали плечами. Слухи о нем быстро стали распространяться по заводу, особенно среди мастеровых. Не стесняясь, всем, кто бы ни подходил к нему, Петр проповедовал Евангелие. И чем больше говорил он людям о Христе, тем сильнее загоралась радость в его сердце и любовь к окружающим.

— Вас можно на минутку? — отозвал его однажды строгальщик в сторону, когда Петр проходил по цеху.

— Пожалуйста, — ответил тот, глядя на него изучающим взглядом.

— Я слышал про вас. У нас в цеху рассказывали, что вы верующий в Бога. А какой вы веры? — спросил незнакомец.

Петр Никитович смутился, но затем с внутренним торжеством ответил:

— Да, я верующий в моего Господа. А какой я веры — не знаю, как сказать. Да, сам по себе, ну, какой мы все, вы-то ведь тоже, наверное, верите в Бога?

— Обязательно, — ответил мастеровой, — иначе я не подошел бы к вам. Но, по-моему, вы верите не так, как все. Все хоть и верят, в церковь ходят, но и курят, и пьют, и ругаются, воруют и всякие безобразия творят. А про вас мне рассказали, что вы все это бросили и стали другим человеком. Да и сам я был таким, как все, но когда оказался в плену, там уверовал по-настоящему и крестился вторично. Меня называют с тех пор баптистом, а вот как приехал домой, здесь никого не найду таких.

— Ну, братец, вот мы и нашли друг друга! — прервал его Петр, ухвативши за рукава промасленной куртки и радостно потрясая руку. — Я тоже ищу своих и очень рад такой встрече. Меня зовут Петром, отца Никитой, у меня жена и двое сыновей. Живу на Ямках (так назывался поселок). Может, знаете у кого, вот мастера недавно схоронили — Ивана Ивановича.

— Конечно, знаю, — ответил собеседник, — а меня зовут Василий Иванович. Живу рядом с заводом, жена у меня Катя. Детей-то Бог не дал — больная она у меня. Очень зову вас к себе, хоть когда, в любое время.

Вечером же Василий Иванович с женою, не дожидаясь Петра Никитовича, решили сами прежде посетить его, да так вот и пришли к Владыкиным в гости. До позднего часа пробыли они в радостной беседе, в молитвах и даже по просьбе Павлушки спели «Как тропинкою лесною». Василий Иванович оказался большим любителем пения, в армии служил капельмейстером и даже привез с собой оттуда кларнет. За свою любознательность Павлик очень понравился гостю, и между ними с этого вечера завязалась большая дружба, сохранившаяся на многие годы. В жизни Павлушки это сыграло немалую роль.

С первого же вечера между Петром Никитовичем и Василием Ивановичем установились очень близкие отношения, и они условились, что пока будут ходить к молоканам на собрания, а там — Бог усмотрит.

Молоканские собрания заметно изменились по своему характеру после того, как их стали посещать новые семьи. Они хоть и оставались уважаемыми гостями, но внесли в собрания некоторое оживление. Молоканские старички инициативу собрания держали в своих руках, но были всегда дружелюбны, на проповеди гостей ставили постоянно, вместе молились, пели псалмы, а после собраний подолгу оживленно беседовали. Было у молокан немало молодежи, но из-за религиозных молоканских правил она оставалась какой-то неживой, бездеятельной. Молоканские собрания были порой многолюдными за счет приезжающих в гости из других мест, но Петр Никитович и его друзья ясно определили, что здесь чего-то не хватает, какие-то путы не дают желаемых духовных просторов, не чувствуется свободы духа, полной радости и любви.

Луша хоть и ходила иногда на собрания и рада была изменениям, происшедшим с Петром, и новому кругу знакомых, но не имела в себе того внутреннего мира, не было в ней и перемены, какую она видела в муже.

Однажды Петр Никитович, копаясь в домашних вещах, обнаружил запрятанные книги. Одна из них — «Сладострастник» с соответствующим рисунком на обложке. Взяв в руки книгу, Петр подошел к жене с вопросами:

— Луша, это твои? Откуда они у тебя? Неужели ты их читаешь?

Жена в смущении торопливо выхватила из его рук книги со словами: