Том 1. Нравы Растеряевой улицы

Между тем давняя болезнь все более подтачивала силы писателя. Картины народных бедствий, которыми он продолжал жить и волноваться, усугубляли его болезненное состояние. «Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, и целые годы, и целые десятки лет, каждое мгновение остановившаяся в своем течении жизнь била по тем же самым ранам и язвам, какие давно уже наложила та же жизнь на мысль и сердце», — писал Успенский о своем безвременно погибшем современнике — Гаршине. С не меньшим правом мог бы он сказать это и о себе самом. Результаты литературной деятельности в последние годы перестают его удовлетворять. «Все, что писалось с 1888 года, писалось в ужаснейших условиях, в душевном расстройстве, не предвещающем ничего, кроме гибели», — с горечью заявляет он в письме от 19 февраля 1891 года.

1-го июля 1892 г. Успенский был помещен в психиатрическую лечебницу, сначала в Петербурге, а затем на долгое время переведен в Колмовскую больницу недалеко от Новгорода. Временами состояние писателя улучшалось, воскресали надежды на творчество, но болезнь осилила. Последним произведением, напечатанным при жизни писателя, был рассказ «Подкидыш», появившийся в журнале «Русское богатство» в 1893 году, но написан он был еще в 1889 году. Для Успенского потянулись долгие годы мучительной болезни. Последние два года жизни он провел в Новознаменской больнице около Петербурга. Скончался Г. И. Успенский 24 марта 1902 года.

Десять лет пребывания Успенского в лечебнице, прекращение им литературной деятельности за 10 лет до смерти не изгладили в памяти читателей облик любимого писателя, не охладили любви к его творчеству. В похоронной процессии участвовало множество людей. Друг семьи Успенских, В. В. Тимофеева, в мемуарах своих рассказывает: «Церковь, улицы, кладбище — все было полно. И какая странная, как будто на подбор, стекавшаяся толпа!.. Нервные, одухотворенные, но болезненно усталые или угрюмо ожесточенные лица, — изможденные, бледные и как-то царственно горделивые… Одеты все одинаково: в черном и темном, простом, без притязаний на моду и без заботы о том, как и во что одет. Разговор тоже как будто странный: воспоминания о Сибири, тайге и тюрьме… Толпа каких-то разночинцев — из „благородных голодных“, как тот, которого хоронили, без чинов и титулов, но с отметкой полиции „неблагонадежный“, „административно сосланный“, „помилованный“… преступник в прошедшем и, может быть, снова в будущем… неузнанный беглый, бесстрашно явившийся отдать последний долг „печальнику горя народного“ под угрозой поимки и задержания, — вот из кого, главным образом, состояла эта многотысячная толпа!»

В связи со смертью Успенского на страницах буржуазно-либеральной печати появилось немало откликов — заметок, статей, некрологов, посвященных памяти выдающегося писателя-демократа. Эти отклики содержат большое количество любвеобильных восхвалений умершего писателя, различного рода определений таких, как «любящий страдалец», «алчущий правды», «бытописатель переходного времени», «народник-реалист», чаще всего — «писатель-народник». Все эти громкие фразы продиктованы стремлением либеральной печати, во-первых, подделаться, ради популярности, под настроения широких читательских масс, действительно дороживших памятью писателя, во-вторых, либеральная пресса своими оценками стремилась извратить облик писателя, истолковать его творчество в угодном себе духе. Нечего и говорить, что эти оценки не имели ничего общего с действительным обликом писателя, с его демократическим творчеством.