Том 1. Нравы Растеряевой улицы

Наконец место отчаянного негодования заступило полнейшее равнодушие, прежняя скука. Иван оправился, повеселел и к обычной своей фразе: «счастливо оставаться, Дунечка», начал прибавлять:

— А я, Дунечка, все об вас думал!..

— А мне какое дело?..

— Право-с!..

Встретив Дуняшу где-нибудь на дворе, он почтительно снимал фуражку и как-то загадочно говорил:

— Дуняша!

— Отстань!

Дворник вздыхал.

Дела шли с неизменным постоянством. Дуняша скучала. Скука давно изгладила в ее сердце сильное заклятие, которое она наложила на себя. Дворник попрежнему продолжал безмолвные визиты; Акулина глубокомысленно давала советы и особенное внимание обращала исключительно на Дуняшу. Между своими советами и рассказами она поминутно вставляла несколько ругательных фраз насчет Андрюшки и прибавляла тотчас же словечко в пользу дворника:

— Вот Ваня, — ну, этот не такой!

Услышав это, дворник, поднимаясь с бочки, на которой обыкновенно сидел, трогал туго затянутую шею, ловко встряхивал волосами и, крякнув, садился опять.

Одно и то же повторялось каждый день. Дворник сделался неизбежным для внимания девушек предметом, как и двор, как и стена.

Дуняша, некоторым образом вкусившая плодов любви, томилась.

Акулина подметила эту минуту. Сидя по вечерам на окне, я слышал, как она, оставаясь наедине с Дуняшей, заговаривала:

— Этот — не Андрюшка! По мне как хочешь; мне что! А я тебе всей душой говорю. Это человек строгий… Он любит порядок… Чего доброго и замуж возьмет!

Таким образом дворник, благодаря разговорам Акулины, приобрел вдруг неоцененное достоинство. На него начали смотреть благосклонней. Даже Татьяна не огрызалась.

— Ну ты, жених! — покрикивала она на него при случае, и этим только ограничивалась.

Дворник все молчал; все чего-то ждал, нужно сказать правду, с убийственной стойкостью. Насчет свадьбы он не сказал еще ни одного слова. Дуняша попытала у него об этом через Акулину. Эта дама передала самый удовлетворительный ответ. Дуняша видимо обрадовалась, этому известию. Прибирала ли она у меня в комнате или гуляла на коридоре, только и разговору было, что про Ивана: какой он будет муж? будет ли драться? Мало-помалу Дуняша сроднилась с мыслью, что она невеста, и смотрела на Ивана как на жениха. Новое звание, приобретенное Иваном, расположило к нему всех. Отвращения уже не было. Не было и равнодушия: Иван ведь решался женитьбой прикрыть Дуняшин грех. Дуняша начала вступать с ним в разговор; сама приказывала, какого именно принести гостинцу.

Мало-помалу, при помощи скуки, пустоты и обещания жениться, дело было так поведено, что в один из вечеров произошла на коридоре следующая сцена.

— А что, Дунечка, — заговорил дворник, — вы всё сидите? Всё бы когда по Тверскому прошлись… Публика любопытнейшая и опять же музыка.

— Я и не знаю, — поддакнула Акулина, — что это за девки такие? Всё дома, всё дома… Диви бы кто их на цепи держал, ей-богу!

Дуняша покраснела.

— А и то! — тихо сказала она. — Татьяна, ты пойдешь?

— О, да ну вас…

— А тебе непременно Татьяну! Ты без Татьяны, кажется, шагу не сделаешь? — присоветовала Акулина.

— Нашему брату, — продолжал дворник, — нашему брату дело другое. Нам ни на минуту отлучиться нельзя. А вы куда захотели — туда и пошли… Да право-с!

— И то! — весело сказала Дуняша и бегом побежала наверх одеваться. За ней и другие.

Тотчас по удалении девушек дворник быстро вскочил с бочки и каким-то испуганным шопотом, скороговоркой, заговорил с Акулиной. Та, не отвечая, вырвала из его рук картуз, поспешно надела его на голову Ивана, козырьком набок, и, повернув его за плечи, почти спихнула с лестницы. Через секунду дворник, как молния, мелькнул по двору и скрылся под воротами.

Ни на другой, ни на третий день Дуняша не показывала глаз в мою комнату. В мастерской было какое-то затишье; Акулина, напротив, все эти дни была под хмельком и чувствовала прилив необыкновенной словом охотливости. Дворник на другой же день скинул свой праздничный костюм и шатался в одной распоясанной рубахе. Он сделался вдруг разговорчивым, даже подсмеивался над швеями, покрикивая им со двора:

— Эй вы, мымры! Что приуныли?

И целые дни горланил песни самого бессмысленного свойства, как, например:

Мне не жалко туфеля,
Жалко белого чулка…
Ах, ха, ха… Ах, ха, ха.

Или, наконец, просто орал на разные тоны.

* * *

Спустя довольно долгое время после второго романа Дуняши (к которой вернусь в следующей главе) произошла удивительная история с Татьяной, оправдавшая вполне предсказания Акулины. История эта до такой степени удивительна, что я, не решаясь и не имея никакой возможности объяснить ее происхождение, берусь передать дело так, как оно произошло, по точным рассказам всего швейного мира.

Дело происходило таким удивительным образом.