Том 1. Ленька Пантелеев

Выходя, я заметил в углу передней свою маленькую деревянную лопатку и на всякий случай прихватил ее. Лучше бы я ее не замечал и не прихватывал. Ведь именно с этой паршивой, обшарпанной, посеревшей от времени лопатки все и началось.

Был солнечный, но уже не жаркий, а даже прохладный осенний день. Как всегда в это время года, мне как-то особенно крепко ударили в нос сразу все запахи нашего двора — смолистый запах лесного склада, запахи курятника, лаковой мастерской, конюшни, паровой прачечной… Но самый сильный запах шел от земли — запах гниющего дерева, палых листьев, грибов-дождевиков. Этот запах пронизал все тело, кружил голову.

Мы зашли в наш крохотный, игрушечный садик, отгороженный от двора низким зеленым заборчиком, и поскольку в руках у меня была деревянная лопатка, я сразу пустил ее в ход: стал рыть яму. Рыл, помню, «до червей», то есть пока не появится первый нежно-розовый дождевой червяк. Рыть было трудно — и земля твердая, и крахмальный воротник мешал. Я пыхтел, обливался потом и все-таки продолжал ковырять землю.

А Вася стоял рядом, смотрел и завидовал.

— Дай и мне немножко покопать, — сказал он, не выдержав.

Наверно, я обрадовался, что можно отдышаться, перевести дух, но все-таки для порядка сказал:

— Ха! Покопать! Хитрый! А что же ты свою лопатку не взял?

— Я ж свою потерял, — жалобно сказал Вася.

— Ну, на, — сказал я великодушно. — Только, смотри, не сломай.

— Не бойся, не сломаю, — обрадовался Вася, схватил лопатку, с силой воткнул ее в землю и — серый черенок лопатки сразу переломился надвое.

От ярости у меня кровь хлынула в голову.

— Ты что?! — закричал я, наступая на Васю. — Я ж тебе сказал!

Вася пригнулся, ожидая удара. В то время он еще был ниже ростом и слабее меня. Это потом, года через два он стал не по дням, а по часам меня обгонять.

— Я ж тебе говорил — сломаешь! — кричал я.

— Я же не нарочно, — бубнил Вася, сопя и не выпуская из рук обломок черенка. — Не сердись, я тебе куплю.

— Что купишь?

— Лопатку.

— Ха! Купит он! А где у тебя деньги?

— У меня есть, — сказал Вася. Он кинул деревянный огрызок, порылся в кармане пальто и вытащил потемневшую от времени, но еще слегка отливающую красной медью двухкопеечную монетку.

Я ахнул.

— Что ж ты не говорил мне, что у тебя есть деньги?! Откуда?

— Нашел. Под воротами. Еще давно. Вчера.

— И молчал!

Внутри у меня уже все бушевало. Свалившееся на голову богатство опьянило меня.

— Хорошо, — сказал я. — Пойдем — купишь мне лопатку.

Вася замигал реденькими рыжими ресницами.

— Куда пойдем?

Я стал лихорадочно вспоминать: где я видел лопатки? Ага — вспомнил!

— Идем на Покровский рынок.

— Одни?!

Надо сказать, что до этого мы никогда еще не выходили одни, без взрослых, за пределы нашего двора. Однако думать об этом я сейчас не хотел. Не знаю, вспомнил ли я даже о том, что через десять минут во дворе должны были появиться родители.

— Идем, — сказал я Васе. — Только не отставай от меня. Не попади под извозчика. И под трамвай. Дай руку.

Я взял его за руку, и мы двинулись под арку ворот, в конце которой, за отворенной калиткой, виднелся тот огромный, светлый и широкий мир, который назывался — Фонтанка.

Оказавшись на набережной, я не растерялся, а сразу повернул налево. Дорогу я хорошо знал — на рынке в церкви Покрова мне случалось бывать с мамой не один раз.

Ворота лесного двора были открыты, но, к счастью (или, пожалуй, к несчастью?), у ворот и поблизости за воротами никого не было. Сразу же за лесным двором, отделенные от него высоким кирпичным брандмауэром, начинались владения Экспедиции^*. Почти вплотную к брандмауэру стояла выкрашенная, как и все постройки Экспедиции, в тусклый желтоватый цвет маленькая часовенка с серым каменным куполом в виде пасхи. В глубине часовни за распахнутой дверью мигали в темноте зеленая и малиновая лампады.

— Помолимся зайдем, — сказал я Васе.

— Почему? — удивился Вася.

— Почему? А потому, что все-таки мы с тобой в путешествие отправляемся.

И только тут, сказав эти слова, я вдруг понял, на какое нешуточное дело мы пустились.

Поднявшись по каменным ступеням и обнажив стриженые головы, мы чинно ступили в полумрак тесной часовни. В середине ее, перед распятием, на слегка наклоненной, как на папиной конторке, столешнице аналоя лежала икона ближайшего праздника — может быть, Воздвиженья. Перед аналоем на серебряном многосвечнике горели, оплывая, две-три восковые свечки. У входа за свечным ящиком дремал старичок в сером подряснике. Услышав шаги, он очнулся, помигал, посмотрел на нас, и мне вдруг ужасно захотелось купить у него и поставить к празднику свечу. Но, вспомнив о лопатке, я быстро подавил в себе это благое желание.

Я, а за мной и Вася опустились перед аналоем на колени.

— Молись, — сказал я шепотом.