Том 1. Ларец Марии Медичи

«Предвечный отче! Мать святая
И ты, поправший смертью смерть!
Лучами близкого свиданья
Ужель не озарится твердь?»

Лесистый окоем раздольный
Горит в скрещении мечей,
Как светозарный Треугольник,
Как зрак в сиянии лучей.

Роса и луг и дол омыла,
А все не разглядеть никак
Сквозь облачко, что нежно скрыло
Надмирной власти высший знак.

Когда ж сукровицей заката
Зеница Божья истекла,
Сокрылась вечная загадка
Во тьму витражного стекла.

Во мглу капеллы, арок, башен
И в пустоту настенных лат,
Не потому ли, вещ и страшен,
Над бургом ширился набат?

Иная стража заступала…
Ее приветствуя приход,
Змея касанием ласкала
Одетый крепом эшафот.

«Князь тьмы! Единственную милость
Знаменье сущности иной!»
И огненным трезубцем мнилась
Зарницы вспышка над скалой.

Над той базальтовой постелью
С дремучей хвоей, рыжим мхом,
Отмеченной незримой тенью,
Благоухающей грехом.

Когда ж, как Матер Долороза,
Луна свой подала намек,
Зажглись на паутинках росы
И розы скорбный лоск поблек.

Ни солнца жар, ни трепет молний
Так глубоко не проникал
В колодец графской гладоморни,
Как этот пепельный накал.

Казалось, будто покрывала
Судеб в тот миг приподнялись
И все концы, и все начала
Во всепрощении слились.

Из знаков всех, из тайных, мудрых,
То был отчетливейший знак,
Что не пределом станет утро,
Не палача последний взмах.

Что за мучительной границей
Иная распахнется даль,
И коль ничто не сохранится.
Пребудет в вечности печаль…

Как хладен мрамор был в капелле!
Как мертв распятый на кресте!
И лишь потертости блестели
На склепа бронзовой плите.

Не там, не там! В пространствах ночи
Мелькнул неизреченный свет,
И пусть неверен, пусть непрочен
Его запечатлелся след.

Хоть неподвластен перемене
Ход ночи в прорезях бойниц,
Кассиопея, как знаменье,
Пять звезд повесила на шпиц.

И молнии пронзили выси
Над той базальтовой плитой,
И в камышах был выклик выпи
Наполнен бабьей маетой.

Скользили звери зодиака,
И воском капала свеча
На Девы бюст, на клешню Рака,
Пометив домик палача.

Там темной кровью отливала
Маркграфа тяжкая печать,
Которую тесьма качала,
Как колыбель качает мать.

Под этот ритм вращались сферы
И тщились воды в море течь.
Так подчиняются размеру
Стиха и маятник, и меч.

Когда же голову и тело
В капеллу тихо занесли,
На дубе вещая омела
Качалась в золотой пыли.

Был мрамор витражом окрашен,
А у гвоздем пробитых ног,
В густой тени зубчатых башен,
Лежало то, что принял Бог.

И хоть ничто не изменилось
На каменном его лице,
Пять тихих звездочек светилось
Меж острых терний на венце.

А в полночь вместо звезд знакомых,
Чертивших литер «дубль ве»,
Взошел трезубец незаконный.
О чем поведал де Кальве.

Алхимик и астролог вместе,
Известный, впрочем, как хронист.
Его правдивости и чести
Пергаментный свидетель лист.