— Из вечера в вечер мне приходилось отказываться от шедевров Анатоля, а если я тебе скажу, что два дня подряд подавали Mignonettes de Poulet Petit Due, а на третий Timbales de Ris de Veau Toulousiane,[17] ты поймешь, сколько я выстрадал.
Руководствуясь своей всегдашней политикой — находить по мере сил и дарить везде, где можно, мелкие радости, я поспешил указать Гасси на серебристую подкладку грозовой тучи.
— Твои муки чудовищны, — сказал я. — Но мужайся, Гасси. Помни о холодном пироге с телятиной и почками.
Я попал в самую точку. Страдальческое лицо Гасси немного оживилось.
— Дживс тебе все рассказал, да?
— Да, он говорит, повариха приготовит для тебя пирог, и я сразу понял, что она — жемчужина среди женщин.
— Слабо сказано. Она — ангел во плоти. Я как только ее увидел, сразу оценил ее по достоинству.
— Разве ты ее раньше видел?
— Ну, конечно, видел. Ты что, забыл, о чем мы говорили, когда я сидел в автомобиле, собираясь ехать на Паддингтонский вокзал? Все-таки почему ты решил, что она похожа на китайского мопса, в толк не возьму.
— Кто?
— Эмералд Стокер. По-моему, ни капельки не похожа.
— При чем тут Эмералд Стокер? Он удивился.
— Разве она тебе не сказала?
— Что?
— Что едет в «Тотли-Тауэрс» поварихой?
Я выпучил глаза. На миг мне показалось, что лишения, которые перенес Гасси, пагубно отразились на его подорванном тритономанией рассудке.
— Ты говоришь
— Странно, что она тебе ничего не сказала. Видимо, почувствовала, что тебе нельзя доверить секрет. Сразу тебя раскусила: поняла, что ты болтун. Да, она здесь служит.
— Но зачем ей это? — сказал я, по своему обыкновению беря быка за рога.
— Она мне все объяснила, когда мы с ней ехали в поезде. Оказывается, она живет на пособие, которое ежемесячно получает от отца из Нью-Йорка, и обычно этих денег ей вполне хватает. Но в этом месяце ей ужасно не повезло. Поставила на Солнечного Джима в трехчасовом заезде в Кемптон Парке.
Я помнил эту лошадь, о которой он говорил. Сам чуть было сгоряча на нее не поставил, но, слава Богу, вовремя одумался.
— Она пришла шестой из семи, и Эмералд лишилась всех своих денег. Что ей оставалось? Обратиться за помощью к отцу, но тогда ей пришлось бы признаться в своем легкомысленном поступке, или найти оплачиваемую работу, чтобы продержаться, пока не придут на помощь, как она говорит, американские морские пехотинцы.
— Могла бы занять деньги у меня или у своей сестры Полин.
— Осел ты, Берти. Такие девушки, как она, денег в долг не берут. Слишком гордые. Вот она и задумала стать поварихой. Говорит, колебалась всего секунд тридцать, а потом решилась.
Откровенно говоря, я не слишком удивился. Признайся Эмералд Стокер во всем своему предку, подумал я, ей бы небо с овчинку показалось. Папаша Стокер не из тех, кто снисходительно посмеется, узнав, что дочь просадила на скачках все до нижней юбки и корсета. Сомневаюсь, что он хоть раз в жизни снисходительно посмеивался. Лично я даже улыбки у него на лице никогда не видел. Услышав о дочкиных проделках, он бы вышел из себя и низвел бы ее в положение третьеразрядной державы. Мне случалось видеть этого старого сквалыгу во всей красе, и могу засвидетельствовать, что он заводится с пол-оборота. Словом, девица поступила совершенно правильно, сочтя за лучшее промолчать.
Теперь, когда загадка Эмералд Стокер раскрылась, и дело об ее исчезновении я мог вычеркнуть из своего кондуита, у меня гора с плеч свалилась. Признаться, терпеть не могу, когда меня ставят в тупик, и мысль о пропавшей девице занозой сидела в моей черепушке. Однако мне хотелось уточнить кое-какие мелочи.
— Как случилось, что она оказалась именно в «Тотли»?
— Видимо, по моей милости. Тогда на вечеринке я, помнится, упомянул, что сэр Уоткин ищет повара и, кажется, даже дал ей его адрес. Она ему написала и получила место. Эти юные американки такие предприимчивые.
— Работа ей нравится?
— Дживс говорит, чрезвычайно нравится. Она учит дворецкого играть в рамми.[18]
— Думаю, она его обставит.
— Конечно, обставит, когда он немного подучится и они начнут играть на деньги. Между прочим, она мне говорила, что обожает готовить. Интересно, как ее стряпня?
На этот вопрос я мог ответить. Она пару раз приглашала меня к себе пообедать, и все было приготовлено отменно, просто антик-муар с мармеладом.
— Тает во рту.
— Только не у меня, — с горечью проговорил Гасси. — Ну да ладно, — добавил он, и у него во взоре засветилась тихая радость, — уж холодный пирог с телятиной и почками от меня не уйдет.
На этой счастливой ноте мы с ним распрощались.
Время было позднее, я кончил мусолить моего Эрла Стенли Гарднера, захлопнул книгу и задремал, но вскоре очнулся. Весь «Тотли-Тауэрс» давно погрузился в сон, стояла тишина, нарушаемая странным урчанием, исходившим из моего нутра. Прислушавшись хорошенько, я сразу догадался, в чем дело. Меня мучил зверский голод, ведь за обедом я почти ничего не ел.