Том 1. Арканзасские трапперы. Искатель следов

Со времени женитьбы дона Рамона прошло уже семнадцать лет. Теперь он был отцом многочисленного семейства, состоящего из шести сыновей и трех дочерей. Рафаэль, с которым читатель познакомился в предыдущей главе, был самым старшим из его детей.

Брак между доном Рамоном и донной Хесуситой был браком по расчету. Несмотря на это, они были относительно счастливы. Говорим «относительно» потому, что молодая девушка вышла замуж тотчас же по выходу из монастыря, и между женихом и невестой не было и речи о любви. Но привычка и совместная жизнь сблизили их, и они привязались друг к другу.

Хесусита проводила все время с детьми; дон Рамон был поглощен делами по хозяйству, отдавал приказания слугам, охотникам и вакерос, виделся с женой только за столом, часто уезжал на охоту и проводил целые месяцы на берегах Рио-Хилы.

Впрочем, нужно прибавить, что, несмотря на свои частые отлучки из дому, дон Рамон всегда очень внимательно относился к жене и не жалел ни трудов, ни денег, чтобы исполнять не только желания ее, но и малейшую прихоть.

Хесусита была замечательно красива и добра, как ангел. Казалось, она примирилась с той тихой, уединенной жизнью, какую ей пришлось вести, и не желала ничего другого. Но ее бледное, грустное лицо и большие черные глаза говорили другое. Видно было, что у этой чудесной статуи пылкое сердце, что вся страсть, к которой она была способна, не найдя другого выхода, обратилась на детей и на великий подвиг святой материнской любви.

Дон Рамон не потрудился изучить характер своей жены. Он обращался с ней с неизменной добротой и думал, что трудно найти женщину счастливее ее. И в некотором отношении он был прав: она, действительно, считала себя вполне счастливой с тех пор, как стала матерью.

Солнце зашло, и через несколько минут пурпурный отблеск его погас. Небо потемнело, загорелись звезды, а потом вдруг поднялся сильный ветер — предвестник одной из тех страшных бурь, которые часто бывают в этой местности.

Дворецкий, заперев в загоне оставшийся скот, созвал слуг и вакерос и направился вместе с ними к дому. В эту минуту зазвонил колокол: наступил час ужина.

Когда дворецкий проходил мимо дона Рамона, тот остановил его.

— Ну что, Эусебио? — спросил он. — Сколько у нас голов скота в нынешнем году?

— Четыреста пятьдесят, Ваша Милость, — отвечал дворецкий, высокий, худощавый человек с седеющими волосами и красным лицом, остановившись и снимая шляпу, — на семьдесят пять больше, чем в прошлом году. Наши соседи — апачи и ягуары — не причинили нам большого вреда.

— Потому что ты заботился о том, чтобы охранять скот, — сказал дон Рамон.

— Я очень благодарен тебе, Эусебио, и не оставлю тебя без награды.

— Вашу благодарность я ценю выше всякой награды, — отвечал дворецкий, лицо которого осветилось улыбкой. — Разве не следует мне смотреть за вашим имуществом совершенно так же, как если бы оно принадлежало мне?

— Спасибо! — сказал тронутый дон Рамон, крепко пожимая руку дворецкого. — Я знаю, что ты предан мне.

— Если бы было нужно, я отдал бы за вас жизнь! — воскликнул Эусебио. — Моя мать была вашей кормилицей, а я готов на любую жертву для вас и вашей семьи.

— Ну, полно, Эусебио! — весело сказал дон Рамон. — Ужин готов, и сеньора ждет нас. Идем скорее!

Они вышли на двор. Эусебио остановился на минуту, чтобы запереть ворота, что он всегда делал сам; а дон Рамон прошел в столовую, где уже собрались все слуги и вакерос.

Огромный стол занимал всю середину комнаты. Около него стояли обитые кожей лавки и два резных кресла для хозяина и хозяйки.

Позади кресел висело на стене большое распятие из слоновой кости, а по той и другой стороне от него, — две картины: на одной был изображен Иисус в Гефсиманском саду, на другой — Нагорная проповедь. Выбеленные известкой стены были украшены головами ягуаров, бизонов и лосей, убитых доном Рамоном.

На столе стояла огромная миска с похлебкой из маисовой муки и мяса, множество всевозможных кушаний, бутылки с вином и графины с водой. По знаку хозяина все уселись за стол и приступили к ужину.

Через некоторое время буря разразилась с небывалой силой. Дождь полил потоками, молнии прорезали небо, и раздались оглушительные удары грома.

К концу ужина буря еще усилилась. Все замолчали, так как за воем ветра и раскатами грома невозможно было разобрать слов.

Вдруг страшный удар грома раздался над самым домом: стекла зазвенели, осколки полетели на пол, ветер ворвался в комнату, и свечи потухли.

— Господи, помилуй! С нами крестная сила! — раздались тревожные восклицания, и все вскочили с мест.

В эту минуту зазвенел большой колокол, висевший у ворот асиенды, и какой-то дикий, сдавленный голос крикнул: «Помогите!.. Помогите!..»

— Клянусь Богом, кого-то режут! — воскликнул дон Рамон и выбежал из столовой.

Два выстрела раздались почти одновременно; послышался какой-то вопль, и наступила глубокая, зловещая тишина.

Ослепительная молния прорезала темноту, и дон Рамон вошел в комнату. Он нес какого-то бесчувственного человека. Его положили на скамью и начали приводить в сознание.