Том 1

— Так вот, я думаю, — продолжил он, — что эту историю о Каине можно понять совсем по-другому. То, чему нас учат, по большей части правильно и достоверно, однако в каждом случае существует и другая трактовка, чем та, которую дают учителя, и зачастую более интересная. Вот, например, этот Каин с печатью на лбу[43]; ведь объяснение, которое дано, в общем, неудовлетворительно. Как ты считаешь? Кто-то в споре убил своего брата — это может случиться, потом испугался и смалодушничал, это тоже возможно. Но то, что за свою трусость он награжден специальным знаком отличия, который защищает его и приводит в трепет окружающих, это все-таки очень странно.

— В самом деле, — сказал я с интересом, дело это наминало меня занимать, — но как это можно еще объяснить?

Он положил руку мне на плечо.

— Очень просто. То, что было, с чего эта история началась, это и был знак. Был человек, в его лице люди видели нечто, порождающее страх. Они боялись его коснуться, однако он нравился им, он и его дети. Но, может быть, в действительности это не был знак на лбу, вроде почтового штемпеля, это было бы слишком просто. Скорее всего — что-то угрожающее, но едва заметное: немножко больше ума и отваги во взгляде, чем к тому люди привыкли. В нем была сила, его опасались. На нем был «знак», как бы это ни объясняли. А люди всегда хотят того, что им удобно и в чем они могут считать себя правыми. Люди боялись детей Каина, на них была печать, «знак». Печать стала для них не тем, чем она была на самом деле, — знаком отличия, а превратилась в свою противоположность. Тех, кто нес на себе этот знак, считали опасными, да оно так и было. Личности мужественные, с характером, всегда опасны для других. И вот среди людей жил род бесстрашных и опасных, из опасения ему придумали имя и легенду, чтобы отомстить и тем самым компенсировать себе весь пережитый страх. Тебе понятно это?

— Значит, тогда получается, что Каин не был плохим? И вся эта история в Библии, значит, неправда?

— И да, и нет. Такие старые, древние истории всегда правда, но они не всегда правильно записаны и не всегда достоверны. Короче говоря, я думаю, что Каин был парень что надо, а историю про него сочинили только потому, что его боялись. Это был просто слух, ну, как обычно болтают люди, но правда состояла в том, что Каин и его дети в самом деле были отмечены «знаком», они были другие.

Я удивился.

— И ты, значит, думаешь, что и убийства не было?

— Ну нет. Наверняка было. Сильный убил слабого. Сомнительно, правда, что им оказался его собственный брат. В конце концов, это не так уж важно, ведь все люди — братья. Сильный убил слабого. Может быть, это был геройский подвиг, а может быть, и нет. Во всяком случае, остальные слабые жили теперь в страхе и жаловались, а когда их спрашивали: «Почему вы просто его не убьете?» — они не отвечали: «Потому что мы трусы», а говорили: «Нельзя. На нем печать. Это Господь его отметил знаком». Примерно так и возникла сказка. Но я тебя задерживаю. До свидания.

Он свернул на Альтгассе. И я остался один, удивленный, как никогда еще в жизни. Стоило Демиану уйти, как все его слова показались мне совершенно невероятными. Каин благородный человек? Авель трус? Каинова печать — знак отличия? Это был абсурд, богохульство и грех. А что же Господь? Разве Он не принял жертву Авеля? Разве не любил его? Нет, глупости! Я подумал, что Демиан просто посмеялся надо мной, заманил меня в ловушку. Очень ловкий парень, и говорить мастер… но все равно — нет!

Тем не менее никогда еще я не размышлял столь долго ни над одной библейской историей. И уже давно так подолгу не забывал про Франца Кромера. Часами, целыми вечерами совершенно не думал о нем. Дома я снова прочел эту историю в Библии, короткую и ясную, и было бы полным сумасшествием искать еще каких-то тайных толкований. Каждый убийца мог тогда объявить себя любимцем Господа! Нет, ерунда. Просто манера Демиана рассказывать такие вещи была очень приятной — легко и привлекательно, к тому же эти глаза!

Правда, что-то и во мне было не в порядке, даже очень не в порядке. Я жил в светлом и чистом мире, был сам чем-то вроде Авеля, а теперь оказался в «другом», пал и опускался все ниже, и при этом, в сущности, я был как бы ни при чем! Как это получилось? И тут вдруг блеснуло воспоминание, от которого у меня на мгновение захватило дух. В тот ужасный вечер, когда начались мои теперешние беды, произошло вот это, с отцом: тогда я вдруг как бы насквозь увидел светлый мир, в котором он существовал, и преисполнился презрением! Ведь именно тогда я, который и был на самом деле Каином и нес на себе печать, вообразил, что быть отмеченным этой печатью ничуть не позорно, ибо это есть знак особого отличия, ставящий меня выше отца, выше благочестия и доброты.

Все это не оформилось тогда в виде ясных мыслей, но порыв был именно таков: ярко вспыхивали чувства, особенно они возбуждали и вызывали боль, но в то же время наполняли гордостью.