Том 1

Однажды я последовал за органистом, когда тот покинул церковь. На окраине города он вошел в маленькую пивную. Я не удержался, вошел вслед за ним и впервые смог его разглядеть. Он сидел за столом в углу небольшой комнаты, не сняв с головы черной фетровой шляпы; перед ним стоял бокал вина, и лицо его отвечало моим ожиданиям. Некрасивое, грубоватое, ищущее и упрямое, своенравное и волевое. И при этом удивительно мягкая, детская линия рта. Всю мужественность и силу отражали глаза и лоб, нижняя часть лица была нежной, как бы неоформившейся, безвольной и вялой: мягкий мальчишеский подбородок составлял контраст лбу и взгляду. Очень понравились мне темно-карие глаза, выражавшие враждебность и гордость.

Я молча сел напротив него. Больше в пивной никого не было. Он смотрел на меня так, будто хотел прогнать. Но я выдержал его взгляд, не опуская глаз, и он проворчал недовольно:

— Ну, что вы уставились на меня? Что вам нужно?

— Мне ничего не нужно. Я уже многое получил от вас.

Он нахмурился.

— Вы что, увлекаетесь музыкой? По-моему, это отвратительно — увлекаться музыкой.

Я не дал сбить себя с толку.

— Я часто слушал, когда вы играли там, в церкви. Но вообще-то я вовсе не собираюсь вам надоедать. Я думал, может быть, что-то узнаю от вас, что-то необычное, сам точно не знаю что. Но вы не обязаны слушать меня! А я могу слушать вас в церкви.

— Я ведь всегда запираю.

— Как-то на днях забыли, и я сидел в церкви. Но обычно я стою на улице или сижу на тумбе.

— Да? Ну, входите лучше внутрь, там теплее. Просто постучите в дверь, но громко. И не в то время, когда я играю. А теперь давайте. Что вы хотели сказать? Вы ведь совсем еще молодой человек. Гимназист или, может быть, студент. Вы музыкант?

— Нет. Но я люблю музыку. Правда, только такую, как та, которую вы играете. Совершенно необходимую музыку, когда чувствуешь, что человек сражается с небом и адом. Я очень люблю музыку, наверное, потому, что в ней нет морализаторства. Все остальное морально, а я ищу нечто, в чем этого нет. От всего, что морально, я только страдал. Не могу это как следует выразить. Известно ли вам, что должен существовать такой бог, который в то же время и дьявол? Должен быть такой бог, я слышал об этом.

Органист сдвинул назад свою широкополую шляпу так, что на его высокий лоб упали темные волосы. Пронзительно глядя на меня, он склонился ко мне над столом. Тихо и напряженно спросил: «Как именуют бога, о котором вы говорили?»

— К сожалению, я почти ничего не знаю о нем. Собственно, только имя. Абраксас.

Музыкант подозрительно огляделся вокруг, как будто кто-то мог нас слышать. Потом придвинулся ко мне совсем близко и спросил шепотом:

— Так я и думал. Кто вы?

— Я гимназист.

— Как вы узнали про Абраксаса?

— Случайно.

Он толкнул стол так, что вино пролилось из бокала.

— Случайно! Не надо молоть чепуху, молодой человек! Про Абраксаса не узнают случайно, запомните это. Я расскажу вам о нем кое-что. Я немного знаю о нем.

Он замолчал и отодвинулся на стуле. Я смотрел в ожидании. Он сделал гримасу.

— Не здесь. В другой раз. Вот, возьмите!

Он сунул руку в карман пальто, которого не снимал, войдя в пивную, вытащил несколько жареных каштанов и бросил мне. Я молча взял их и стал с удовольствием есть.

— Но, — прошептал он немного погодя, — откуда вы о нем узнали?

Не задумываясь, я стал ему рассказывать:

— Я был одинок и чувствовал себя беспомощным. И тут я вспомнил старого друга, который, как мне кажется, знает очень много. Я нарисовал птицу — она вылуплялась из яйца, а яйцом был земной шар — и послал ему. А позднее, перестав уже надеяться на ответ, я получил лист бумаги, на котором было написано: «Птица вылупляется из яйца. Яйцо это мир. Кто хочет родиться, должен разрушить мир. Птица летит к богу. Имя бога — Абраксас».

Он ничего не ответил. Мы чистили каштаны и ели их, запивая вином.

— Возьмем еще по бокалу? — спросил он.

— Спасибо. Нет. Я не люблю пить.

Он засмеялся, как будто разочарованный.

— Как хотите. А я — наоборот. Я еще посижу здесь. Вы можете идти.

Когда в следующий раз, послушав музыку, я пошел вместе с ним, он был не очень разговорчив. Он повел меня старинным переулком в солидный старый дом. Мы поднялись наверх и оказались в большой, довольно мрачной и захламленной комнате, где, кроме рояля, ничто не говорило о музыке, тогда как большой книжный шкаф и письменный стол напоминали кабинет ученого.

— Сколько у вас книг! — сказал я с уважением.