— Что это за артель такая хваленая?
— Артель называется «Заре навстречу». Находится в селе Дубняки. Не так уж далеко от нас.
Степа вздрогнул и с недоумением посмотрел на учителя — откуда он знает про Дубняки?
— Вы сами-то бывали там? — спросил Василий.
— Лично не довелось, — признался Георгий Ильич. — Списался с ними, они мне и прислали все данные.
— Бумага все терпит, — недоверчиво хмыкнул Василий. — Можно и прихвастнуть ненароком.
— Допустим, вы сомневаетесь. Тогда приведу другой пример, — заговорил учитель, вновь берясь за карандаш.
— Подождите, Георгий Ильич... — поморщившись, сказал Василий, подходя к двери и прислушиваясь. — Кажется, ходит кто-то... Посидите тут, я сейчас... — И он вышел в сени.
Георгий Ильич и ребята остались ждать.
На стене мерно тикали часы-ходики с чугунной гирькой, отлитой в форме еловой шишки. По столу несколько раз бойко пробежал рыжий таракан. Кошка дважды спускалась с печки и тыкалась мордой в пустое блюдце.
Георгий Ильич, постукивая карандашом, то и дело поглядывал на дверь.
— Скоро он там? — вполголоса спросил Степа у Афони. Тот молчал. Потом подошел к двери и нажал на нее плечом. Дверь не подавалась.
— Так и есть, — виновато признался Афоня, — Ушел батя... И дверь запер.
Степа и Шурка вскочили из-за стола и по очереди толкнулись в дверь. Она действительно была чем-то снаружи приперта.
— Батя всегда так, — пожаловался Афоня, — Как надоест кого слушать, так и уходит.
— Да-с, положеньице! — усмехнулся Георгий Ильич, не проявляя особого беспокойства.
Шурка заявил, что это неслыханное издевательство над агитаторами, и предложил высадить дверь.
— Зачем же так? — остановил его учитель. — Посидим, подождем. Да!.. А не заняться ли нам, между прочим, математикой? Нуте-с, присаживайтесь...
Афоня оделил всех бумагой, карандашами, достал учебник, Георгий Ильич спросил его, что было задано по математике на завтра. Афоня неуверенно открыл учебник и показал задачу.
— Э-э, нет, братец, это уже пройденный этап, — заметил учитель. — Да ты, Афанасий, вчера опять, кажется, не был на занятиях?
— Не был, — признался Афоня.
Георгий Ильич пытливо посмотрел на мальчика:
— Послушай, дружок... Это как же понимать? Тебе что, ученье не по душе? Видно, придется мне о твоем поведении с батькой поговорить.
— Ни к чему это, — вяло сказал Афоня. — Он и слушать не будет...
— То есть как это «слушать не будет»? — начал сердиться учитель и по привычке постучал ногтем по ободку очков. — Он родитель тебе или нет? Василий Силыч всегда интересовался твоими успехами. В школу заходил... И вдруг пожалуйте...
Афоня молча опустил голову.
Георгий Ильич погрозил ему пальцем и поднялся из-за стола.
— Тут, братец мой, что-то не так. Я сейчас же должен все выяснить. — Он толкнулся в дверь, но, вспомнив, что та закрыта, с досадой махнул рукой и вновь обратился к Афоне: — Так-с! Школьник Хомутов, не желая учиться, перекладывает свою вину на родного отца. Очень похвально!
Лицо у Афони пошло пятнами.
— Георгий Ильич! — вскочил он. — Это... это неправда! Вы знаете, что с батькой делается? Знаете? — Он вдруг сорвал с гвоздя на стене школьную холщовую сумку, порылся в ней и, вытащив какую-то бумажку, протянул ее учителю: — Вот... смотрите.
Георгий Ильич отошел к окну. Прочтя бумажку, он дернул головой, потом снял очки, зачем-то протер стекла, еще раз пробежал бумажку глазами и озадаченно покачал головой:
— Вот оно как бывает!
Степа, Нюшка и Шурка с любопытством вытянули шеи — что там за бумажка? Она была кургузая, с неровными краями, затертая, с кусочками засохшего хлебного мякиша по углам.
Учитель посмотрел на ребят.
— Слушайте и вы! — И он вслух прочел: — «Хомутов! Колхоз не для таких, как ты. Хочешь носить голову на плечах — сиди дома, как барсук в норе. Не дорожишь собой — пожалей семью! Твои доброжелатели».
Ребята невольно сжались и пригнулись к столу, словно их прибило холодным колючим дождем.
— Где ты нашел эту записку? — спросил у Афони учитель.
— К калитке была приклеена... Хлебом, — объяснил Афоня. — И другие записки были. В сарай подбрасывали, под дверь подсовывали. Вот батька и мечется. Злой стал, не подступись. Он из деревни уехать хочет... Куда глаза глядят. А мне, говорит, и учиться незачем... — Афоня тоскливо посмотрел на учебники, на тетради, потом взял из рук учителя записку.
— Оставь, — сказал Степа. — Надо ее Матвею Петровичу показать или Крючкину...
— Нет, нет! — испугался Афоня. — Батька никому не велел показывать. Еще хуже будет. Это я только вам... — Он сунул записку в сумку и умоляюще посмотрел на учителя: — Георгий Ильич, не ходите вы к батьке, не уговаривайте... Он и так как больной. За нами же следят.
— Ну-ну, Афанасий! Нельзя так... Будь посмелее! — Учитель потрепал мальчика по спине и обратился к ребятам: — О записке непременно сообщить надо. Видали, как враг-то орудует! Последние дни чует — вот и беснуется. Где пулю, где слушок пустит, где записку подбросит... Вот вам и урок обществоведения...
В сенях раздались шаги, дверь распахнулась, и Василий с женой вошли в избу.