Том 1

Каков будет этот переворот? Что он с собой принесет? О деталях, конкретных обстоятельствах и самом характере этого переворота Уэллс в разные годы жизни судил по-разному. Он сам при всем старании не мог определить своего места в социалистической мысли. Менялись обстоятельства, менялась точка зрения Уэллса. В юности он, по его словам, верил в близкую социалистическую революцию. Трудно сказать, какой она рисовалась ему. Вооруженное восстание рабочих он изобразил только однажды, в романе «Когда спящий проснется», и в «Опыте автобиографии» объяснил появление этих сцен — действительно совсем необычных для его творчества — тем, что незадолго до того, во время своего путешествия по Европе, наблюдал рабочие волнения. Этому объяснению трудно поверить. Читая роман, начинаешь догадываться, что волнения на континенте, свидетелем которых был тридцатидвухлетний Уэллс, только напомнили ему картины, рисовавшиеся в его воображении в юности, когда он бродил по рабочим кварталам такой же голодный, как их обитатели, а потом возвращался на ярко освещенные центральные улицы, наполненные довольной, сытой, разодетой толпой. Те же чувства испытывает молодой «английский якобинец» Вилли, нарисованный им в романе «В дни кометы». Вилли мечтает о грандиозной очистительной буре, подобной французской революции. Сам Уэллс увлекался книгой английского историка и философа Карлейля «История французской революции» приблизительно в том же возрасте, что и его герой. И, подобно тому же Вилли, он довольно скоро ушел от мысли если не о революции вообще, то по крайней мере о вооруженном восстании. Ушел вместе с сотнями таких же разночинных интеллигентов. Его собственные воспоминания и ранние наброски, письма, статьи, опубликованные целиком или в извлечениях после его смерти, свидетельствуют о том, что он всегда колебался между какими-то формами социализма и либерализмом, «подправленным» наукой, выросшим до уровня новых задач. Его попеременно увлекало то одно, то другое. К 1903 году Уэллс, казалось, окончательно определил свой путь. Он вступил в Фабианское общество. Это была организация, вобравшая в себя самый цвет английской радикально мыслящей интеллигенции. Членом и одним из руководителей Фабианского общества был Бернард Шоу. Его председателем — крупный экономист и один из первых историков профсоюзного движения в Англии, Сидней Уэбб. Фабианцы исповедовали социализм, Но это была самая оппортунистическая и «постепеновская» социалистическая организация в Англии. О ней очень резко отзывался Энгельс. Уже в 1906 году Уэллс начал полемику против фабианского руководства, а два года спустя вышел из общества. Фабианцы мечтали внедрить социализм при помощи «социалистически мыслящих администраторов», путем проникновения в государственный аппарат и реформ «сверху». Уэллс же непрерывно твердил фабианцам, что они забыли про народ и что социализм, где «над чиновником никого уже нет», если даже удастся его «внедрить», в чем он сильно сомневается, будет пародией на социализм. Уэллс призывал фабианцев «спустить социализм с небес на землю», придать Фабианскому обществу, напоминающему, по его словам, дискуссионный клуб, характер массовой политической партии, изменить его программу. В полемике против фабианского руководства Уэллс не раз ссылался на Маркса и высказал немало горьких истин об оппортунистах. Бунт Уэллса и уход его из Фабианского общества совпали с новым подъемом левого движения в Англии, и к Уэллсу все более возвращался былой радикализм. Но и этот период был недолгим. При новой перемене политической обстановки Уэллс снова отступил с этих позиций. И так не раз. В социализме он охотнее всего воспринимал и прочнее всего усваивал то, что больше всего импонировало ему как просветителю — в первую очередь стремление построить жизнь на разумных основаниях, устранить капиталистическую анархию производства, использовать достижения науки для объяснения и перестройки жизни. Величайшей заслугой Маркса Уэллс считал то, что тот впервые связал социализм и науку. В либерализме же он видел своеобразную гарантию личной свободы, которую никак не мог ему обещать «административный социализм» фабианцев. Уэллс любил, не без оттенка иронии, называть кое-кого из английских социалистов того времени «домарксовскими социалистами, живущими после Маркса». Однако сам он во многом был похож на них. При мысли о централизации, неизбежной и необходимой, по его же собственному мнению, в социалистическом государстве, в его воображении немедленно возникало нечто подобное фабианскому государству чиновников. Марксистское представление о диалектическом соединении необходимости и свободы очень долго было ему недоступно. И в виде своеобразного гаранта личной свободы в хозяйственно-централизованном обществе он выдвигал либерализм. Но либеральное представление о личной свободе неразрывно связано с представлением о свободе частной собственности. Уэллс всякий раз становился в тупик перед этим противоречием. Он создавал один за другим планы своего идеального государства, в котором пытался найти должную меру целесообразности и свободы, и всякий раз вынужден был делать сам себе уступки либо в том, либо в другом отношении. Просветительская теория была модернизирована Уэллсом, но не в такой степени, чтобы полностью вобрать в себя классовую конкретность современного общества. Наибольшие плоды она приносила в произведениях о далеком будущем — о том времени, когда классовое общество исчезнет, а с ним вместе и разобщенность человечества. А в тех политических произведениях Уэллса, где он пытается определить пути безболезненного перехода к этому счастливому времени (американский историк Уэйгер очень удачно назвал их «утопиями-минимум» в отличие от тех утопий Уэллса, где речь идет о коммунистическом обществе), писатель не достигает такого успеха.