Читаем Том 1 полностью

Вы не помните, испытывали вы что-нибудь подобное перед тем, как написали письмо с отречением от отца, позвонили нам, а потом отреклись в актовом зале своего института?

Может быть, вы ничего не прикидывали, не рассчитывали, не соображали, не химичили, а просто спасались, как обезумевшее, предчувствующее беду животное?

Вы говорите, возможно, все было именно так. Только я не верю, что так оно и было. Вы находитесь не в системе самообличения, как это бывает с потрясенными злодеями, даже наговаривающими иногда на себя лишнее для более острого прочувствования вины, а в системе самооправдания вы находитесь, гражданин Гуров. Оживлю я вас хоть на миг или не удастся мне это сделать, спящая вы моя уродина!…

<p>44</p>

Мы, как всегда, отвлеклись, но, пользуясь любимыми штампами нашей партии, поступательного движения не утратили и не потеряли из виду столбовой дороги… Мы ведь с вами в одной партии… Вы это очень лирично заметили.

Я знаю, что день, когда вы, не без помощи Коллективы, получили партбилет, был чудеснейшим днем вашей жизни.

Партбилет вы справедливо и точно считали пропуском к кормушкам, в которых лежали все вот эти штучки: вилла, картины, камешки, многолетняя жизнь по колено в коньяке и по яйца в блядстве. Тема эта примитивна и неинтересна.

Просто в тот день вы сказали, не вслух, конечно, и неизвестно к кому обращаясь, так: а теперь, сволочи, вы посмотрите, на что я способен! Вы обосрали идеалы, всосанные нами с молоком от бешеной коровки, вы заставили меня убить отца и мать, вы никакие не коммунисты, вы – мародеры, блядуны, пьяницы, садисты, ничтожества, доносчики, предатели и трусы! Я знаю вас! И раз так, то я возьму свое! Я буду брать только свое, потому что я был никем, а теперь стал всем, и я употреблю свою волчью хватку. Она у меня есть, товарищи! Я употреблю ее до конца, пока в последний раз не клацну клыками на лакомом кусочке. Вы хотели отнять у меня все? Держитесь! У вас на глазах, плюя в них, с партбилетом коммуниста в кармане, я стану капиталистом! Я отомщу вам!… Я буду мстить вам ежеминутно, ибо постараюсь употребить каждую минутку с пользой и весельем для себя! Для себя! Для себя!… А ты, сука, ты, мразь, спасительница и насильница моя, ты получишь в первую очередь, в первую! И последние твои минуты будут страшны, падаль усатая, на ляжках пупырышки, ложись уж, ложись, пьянь, раздвигай ножищи мерзкие, не лезь ко мне с поцелуями, получи напоследок удовольствие, больше не будет у тебя его никогда, никогда, никогда, никогда не будет, кончи, проститутка, последний раз кончи, кончи, гадина, ненавижу, ненавижу, не-на-ви-жу те-бя, сексотская ха-ря!…

Я не фантазирую, гражданин Гуров. Вот подборка дат, чтобы долго не мямлить. Сегодня, скажем, вы получили партбилет. Вечеринка, обмыв. Ваши вышеизложенные мысли. Безусловно, половой акт с устроительницей вступления в партию. От акта вы отказаться не могли. Всегдашнее омерзение, замешанное на мстительной, потрясающей радости, что это есть ваш последний и решительный половой акт, что завтра он уже не повторится, что завтра никто не даст царапающейся, хрипящей под вами твари избавленья – ни Бог, ни царь и ни герой – и что добьетесь вы освобожденья своею собственной рукой!… Назавтра – вот точная дата, Коллектива Львовна Скотникова, согласно компетентному медицинскому заключению, подписанному главврачом спецполиклиники УВД Вигельским, скончалась от кровоизлияния в мозг. С ситуацией у вас была везуха. Электра гостила у деда по отцовской линии. Правильно?… Правильно.

Не могло психологически не быть всего, что я наимпровизировал. Не могло! Пусть не в этих выражениях, пусть! За ваше настроение, мысли, готовность, понимание вами, что сегодня рано, а послезавтра поздно, я ручаюсь. Вот как бессмысленно якобы уставились на эскиз Матисса. Вспоминаете? Поражаетесь тонкости моей скрупулезной реставрационной работы?… Что? Я – говно, а не криминалист?… Чуете, что я благодушен и не врежу вам за хамство по шее… Нет, я не говно. Ваше дело – единственное в моей практике уголовное дело. До выдающихся дедукций я не допер, гениальных головоломок не разгадывал, но работу провел немалую, и я доволен собой. Доволен… Не колитесь, негодяй, не колитесь. Придет время – до жопы расколетесь, а дальше – сами рассыплетесь…

Я что, собственно, хотел сказать?… С чего я начал?… Ага! Я хотел сказать, что не только Сталин ненавидел Идею, выбившую его из колеи жизни, не только я, вообще не имевший к вашей бесовщине ни малейшего отношения, но и вы ее ненавидели! Вы! Ненавидели всем существом, ненавидели втройне, ибо свою страшную вину списали на нее. Мало того – списали! Вы нагрузили Идею ответственностью за будущие грехи и преступления против совести. Вас и тысячи подобных вам типов как бы оправдывал и поощрял к распаду безграничный разврат и ленинский, классовый аморализм – качества, внутренне присущие «всесильной» Идее. Однако рядилась она, как Антихрист, в одежды Христа, в лозунги, обольстившие толпу очевидностью нравственных и социальных устремлений. И вы были плоть от плоти ее и кровь от крови.

Перейти на страницу:

Все книги серии Ю.Алешковский. Собрание сочинений в шести томах

Том 3
Том 3

Мне жаль, что нынешний Юз-прозаик, даже – представьте себе, романист – романист, поставим так ударение, – как-то заслонил его раннюю лирику, его старые песни. Р' тех первых песнях – я РёС… РІСЃРµ-таки больше всего люблю, может быть, потому, что иные из РЅРёС… рождались у меня на глазах, – что он делал в тех песнях? Он в РЅРёС… послал весь этот наш советский порядок на то самое. Но сделал это не как хулиган, а как РїРѕСЌС', у которого песни стали фольклором и потеряли автора. Р' позапрошлом веке было такое – «Среди долины ровныя…», «Не слышно шуму городского…», «Степь да степь кругом…». Тогда – «Степь да степь…», в наше время – «Товарищ Сталин, РІС‹ большой ученый». Новое время – новые песни. Пошли приписывать Высоцкому или Галичу, а то РєРѕРјСѓ-то еще, но ведь это до Высоцкого и Галича, в 50-Рµ еще РіРѕРґС‹. Он в этом вдруг тогда зазвучавшем Р·вуке неслыханно СЃРІРѕР±одного творчества – дописьменного, как назвал его Битов, – был тогда первый (или один из самых первых).В«Р

Юз Алешковский

Классическая проза

Похожие книги