Том 1

— Деточка… — прошептал он странным и почтительным тоном. — Если вам здесь так хорошо, то я, «конечно», хочу, чтобы мы здесь остались.

Глава пятая, В КОТОРОЙ ОБЪЯСНЯЕТСЯ, ЧТО СЕЛИЯ, КАК И ВСЕ, РОДИЛАСЬ НЕ ПОД РОЗОВЫМ КУСТОМ

Очень часто случайные любовники задают своим подругам нескромные и надоедливые вопросы:

— А как звать тебя по-настоящему? Откуда ты родом? Кто были твои родители? Почему ты ушла от них? Сколько тебе было тогда лет? Кто был твоим самым первым любовником?

И неудобно ничего не отвечать на эти отвратительные вопросы. Селия тоже не могла избавиться от них. Но те биографические сведения, которые она сообщала, сильно менялись в зависимости от времени, места и личности вопрошавшего.

Обычно она говорила, что родилась в Париже: быть парижанкой это такое преимущество, которого никогда не следует упускать из виду. Всякая заботящаяся о своей репутации дама полусвета называет себя парижанкой, кроме несчастных уроженок Оверни и Прованса, которых ни один профессор фонетики не может избавить от прирожденного убожества. Селия говорила вполне правильно и без всякого провинциального акцента, значит — она родилась в Париже. Впрочем, это не мешало ей при случае оказываться землячкой провинциалов из Бордо, Дюнкерка или Безансона, страдающих тоской по родине. Чаще всего оказывалось, что ее выдали замуж против воли и она бросилась в веселую жизнь по вине мужа, к которому не чувствовала влечения. Впрочем, иногда этот злополучный муж отодвигался на задний план — в этом случае вся вина (потому что все-таки это признавалось виной) падала на необыкновенно обольстительного соблазнителя, который некогда похитил Селию из родительского дома и, покатав ее в продолжение всего медового месяца на автомобиле по самым романтическим местностям и самым роскошным пляжам, вдруг таинственно и бесследно испарился. Бывало, наконец, — это в тех случаях, когда вопрошавший обладал почтенной, окладистой, так сказать, сенаторской бородой, — что не поднималось вопроса ни о муже, ни о соблазнителе: только непреодолимый темперамент бесповоротно столкнул деву с ее девственного пути.

Селия старалась остроумно и вежливо выдумывать свои рассказы, сообразуясь со вкусами слушателей.

Многие могли беспрепятственно смотреть на нее нагую; но никто из этих людей не мог бы назвать ее тем именем, которое она носила еще молодой девушкой, не мог бы уловить хоть какой-нибудь намек на то, чем она была до тех пор, пока не сделалась женщиной полусвета, Селией.

И точно: «женщина полусвета Селия» родилась действительно в Париже, в 1904 году, в одно декабрьское утро… Оттого что именно в это утро она совершила свое появление в полусвет, возникнув не из розы и не из-под кочана капусты, как рождаются дети, а выйдя из вагона второго класса… Из вагона второго класса, обитого синим сукном; его желтая, почерневшая от угольной пыли обшивка свидетельствовала о том, что ему довольно долго пришлось покататься, пока он не подошел наконец к этому перрону, на который тогда вышла путешественница с сумочкой в одной руке и с чемоданчиком в другой. Откуда прибыл этот вагон — с севера, запада, юга или востока, — Селия ни разу не сочла нужным сообщить этого кому бы то ни было.

Едва прибыв в декабре 1904 года, новоявленная парижанка очень быстро освоилась со своей названой родиной. И в тот же вечер, болтая с каким-то господином, который настойчиво желал проводить ее домой и с любопытством спрашивал: «Наверно, вы живете не в этом районе? Я ни разу не встречал вас здесь», она сразу ответила без всякой тени смущения:

— Нет: я жила на левом берегу. Но я не вернусь туда больше — на этом берегу гораздо шикарнее.

И действительно, она осталась «на этом берегу» и не отошла от него ни на шаг, как коза не отходит от того колышка, к которому привязана, — ни на шаг за все четыре года.

Четыре черных года.