Отбыв пять лет, последним утром онВ тюремную контору приведен.Там ждет его из Токио пакет,Где в каждом пункте только «да» и «нет».Признал ли он божественность микадо?Клянется ль впредь не преступать закон?И, наконец, свои былые взглядыСогласен ли проклясть публично он?Окно открыто. Лепестки от вишенЛетит в него, шепча, что спор излишен.Тюремщик подал кисточку и тушьИ молча ждет — ловец усталых душ.Но, от дыханья воли только вздрогнув,Не глядя на летящий белый цвет,Упрямый каторжник рисует: «Нет!» —Спокойный, как железо, иероглифРисует. И уходит на пять лет.И та же вновь тюремная контора,И тот тюремщик — только постарел,И те же вишни, лепесток с которыхНа твой халат пять лет назад присел.И тот же самый иероглиф: «Нет!»,Который ты рисуешь раз в пять лет.И до конца войны за две недели,О чем, конечно, ты не можешь знать,Ты и тюремщик — оба поседели —В конторе той встречаетесь опять.Твои виски белы, как вишен цвет,Но той же черной тушью: «Нет» и «Нет»!………………………………………..Я увидал товарища ТокудаНа митинге в токийских мастерских,В пяти минутах от тюрьмы, откудаОн вышел сквозь пятнадцать лет своих.Он был неговорливый и спокойный;Усталый лоб, упрямый рот,Пиджак, в который, разбросав конвойных,Его одели прямо у ворот,И шарф на шее, старый, шерстяной,Повязанный рабочею рукой.Наверно, он в минуту покушенья,Все в тот же самый свой пиджак одет,Врагам бросал все то же слово: — Нет!Нет! Нет! И нет! —Как все пятнадцать летОт заключенья до освобожденья.И смерть пошла у ног его кружитьНе просто прихотью безумца злого,А чтоб убить с ним вместе это слово,Как будто можно Коммунизм убить.1948