Опять в газетах пишут о войне,Опять ругают русских и Россию,И переводчик переводит мнеС чужим акцентом их слова чужие.Шанхайский журналист, прохвост из «Чайна Ныос»,Идет ко мне с бутылкою, наверно,В душе мечтает, что я вдруг напьюсьИ что-нибудь скажу о «кознях Коминтерна».Потом он сам напьется и уйдет.Все как вчера. Терпенье, брат, терпенье!Дождь выступает на стекле, как пот,И стонет паровое отопленье.Что ж мне сказать тебе, пока сюдаОн до меня с бутылкой не добрался?Что я люблю тебя? — Да.Что тоскую? — Да.Что тщетно я не тосковать старался?Да. Если женщину уже не ранней страстьюТы держишь спутницей своей души,Не легкостью чудес, а трудной старой властью,Где, чтоб вдвоем навек — все средства хороши,Когда она — не просто ожиданьеЧего-то, что еще, быть может, вздор,А всех разлук и встреч чередованье,За жизнь мою любви с войною спор,Тогда разлука с ней совсем трудна,Платочком ей ты не помашешь с борта,Осколком памяти в груди сидит она,Всегда готовая задеть аорту.Не выслушать… В рентген не разглядеть…А на чужбине в сердце перебои.Не вынуть — смерть всегда таскать с собою,А вынуть — сразу умереть.Так сила всей по родине тоски,Соединившись по тебе с тоскою,Вдруг грубо сердце сдавит мне рукою.Но что бы делал я без той руки?— Хелло! Не помешал вам? Как дела?Что пьем сегодня — виски, ром? — Любое. —Сейчас под стол свалю его со зла,И мы еще договорим с тобою!1948