Том 1

— Я в молодости девушку любил, — как детям сказку начинает он, — мы встретились под яблоней весной. И я ее поцеловал. Но птица, сидевшая на яблоне, сказала: «Роберт! Что ты творишь, чем ты вознаградишь ее за сладость поцелуя? Раз больше нечем, спой ей песню, что ли! Кто знает, если повезет — поймет!» Вот именно тогда я и сложил ту песенку на птичьем языке, с которой все потом и началось.

Так говорит он о своем начале, сам улыбаясь над своим рассказом.

5

Как тихо… Только шелестит очаг, переворачивая времени страницы. Огонь домашний теплыми руками касается морщин, проводит пальцами по руслам пересохших ручьев, где пот струился — всю жизнь, а слезы — тоже иногда текли, наверно, может быть, кто знает… Потом очаг в лицо хозяину бросает два быстрых блика, и они ответно пляшут в двух очажках под серыми бровями. Уже девятое десятилетье они упрямо, весело не гаснут на этом добром каменном лице.

6

О, эти огоньки в глазах! Как много в глазах людей — погасших очагов, засыпанных и выстланных деньгами. Как часто, глядя в эти неживые глаза, я вижу там, на дне их пустоты, зеленое долларовое пламя. А у поэта просто есть глаза, есть старые бесценные глаза, которых в банке не заложить и в сейф не спрятать. Да, если так считать, то Роберт Фрост — крупнейший капиталист на этом континенте. А я считать иначе не научен: душа поэта — золотой запас, который не меняют на бумажки. И есть ли еще золото другое — я не уверен. Если не считать мерцания падающих с неба звезд.

7

Поэт читает, глядя на огонь, стихи о человеке и дороге. Он в тех годах, когда уже не шутят, произнося слова: конец дороги. Он говорит их весело и просто, как будто видит там, за горизонтом, стихи, идущие своей дорогой, гораздо дальше жизни человека.

Над океаном, не сдвигаясь с места, трудолюбиво разбивая волны, вся в трещинах, в расщелинах, в морщинах, стоит Голубоглазая скала.

ГОЛУБОГЛАЗАЯ СКАЛА. ЕЩЕ РАЗ

1

Вблизи Ниагары я видел недавно Скалу, с голубыми глазами. Они голубели из каменных трещин, когда, прислонившись к камину, поэт Роберт Фрост читал нам стихи.

Я об этом писал. Я считал, что мы больше не встретимся: Скала уже старая, море жизни подгрызло ее. А планета так велика: полушарие дня, полушарие ночи… И дорог туда и обратно так много, что повторные встречи исключены.

Оказалось, что — нет! Она меньше, чем думаем, эта планета. И поэты встречаются на ее перекрестках везде, где, выбирая дорогу, в раздумье стоит человек.

2

Друг позвонил мне в Москве, вечером, в номер гостиницы: «Эй, что вы там? Лежите, обложенный книгами по Латинской Америке? Собираетесь утром лететь? Но пока еще вечер, приезжайте в кафе «Аэлита». Мы принимаем там Фроста! Да, вот именно. Нет, не ослышались. Да, прилетел. Да, Седая скала влезла по трапу за океаном и вылезла здесь. Да, представьте себе, он рискнул. Приезжайте!»

3

В молодежном кафе «Аэлита», как в маленьком космосе, за стаканом вина сидит моя Старая голубоглазая потрескавшаяся скала. А в нее, как зенитки, уперлись стволы фотокамер — целая армия «Луков», «Лайфов» и «Таймсов». Они атакуют Скалу, но не могут добиться успеха. Дело в том, что Скала настроена миролюбиво. Голубые глаза в ее каменных трещинах испаряют добро, а не яд. А для этих зениток добро не годится, добро не фотогенично. Саксофоны смеются над неудачей зениток, а Скала, улыбаясь из трещин голубыми глазами, сидит в молодой толкучке поэтов, пьет вино (немножко) и кофе (тоже немножко).

4

Почему бы Голубоглазой скале не сидеть сейчас, на закате, у огня и не греться в отблесках собственной славы? Что ему еще нужно — этому старому сердцу? Почему не лежит на подушке эта белая старая голова? — Мои глаза не желают закрыться, пока не увидят, что будет с нашей планетой. Мои старые глаза, мои старые уши, мое усталое сердце имеют право знать правду: сгорит ли наша земля в своем собственном пламени? Или будет жива? Мне нужен ответ, ясный и точный. Только после него я согласен остановить свое сердце. Тот, кто владеет музыкой слов, и только всего, — тот еще не поэт. Настоящий поэт привык добираться до сути. А суть — судьба человека.

5

— Мне бы хотелось, чтоб и наши, и ваши сели вместе в корабль и полетели к луне! — говорит кто-то из нас за столом. Из каменных трещин испытующе, молча смотрят голубые глаза. — А не выйдет ли так, что в один день, далеко не прекрасный, мы все вместе отправимся на луну? — Да, я, кажется, не ошибся, именно эту тревогу я читаю в глазах моей знаменитой Скалы.

6