— Меня? Конечно, все может быть, но мечту иметь надо. Мой отец вон дворником в Киеве служил; неважная работа — нужники чистить. А теперь первый человек по коммунальному делу. Пишет мне, в институт хотел поступить какой-то; не взяли по годам, — обиделся, в колхоз уехал. «Я, говорит, иным манером начну действовать». В шестьдесят-то лет!
Он нащупал больными глазами ее лицо и улыбнулся, лукаво поджав губы.
— То есть невозможно себе и представить, что дальше получится. Полез народ в гору да шибко полез, я тебе скажу. Нам, брат, в общем-то и война не в войну — куда меня ни сунь, я везде за хозяина. Один страх, что убьют, да ведь от этого тоже средство имеется.
— Какое? — машинально спросила Ольга, шарахаясь от неожиданного крика в радиоаппарате.
— Москва тычется, — пояснил Марченко. — Концерт, что ли?.. Да, так я не сказал тебе, средство какое? Вот оно, — он хлопнул себя по груди и на минуту приложил руку к сердцу. — Это, детка, такая конструкция, я с ей ни черта не боюсь. Я с ей везде буду первый.
Глава третья
Фридрих Великий любил говорить, что три человека в тылу неприятеля стóят больше, чем пятьдесят перед ним.
Октябрь
Шли сорок самолетов над тайгой к океану.
Первый полк гиринских охранных войск на рассвете входил в глиняную крепость ханшинного завода.
Капитан Якуяма, временный военный советник, глядел с гребня заводской стены на суетню у ворот. В угловые башни поднимали пулеметы. На дворе расседлывали лошадей.
Якуяма всем дыханием нажал на свисток, который он не вынимал изо рта, как трубку. Унтер-офицер замер невдалеке.
— Эту рвань надо привести в порядок, — сказал капитан, кивнув на китайских солдат, воодушевленно расхаживающих у чанов с суслом.
В эту минуту во двор въехал на бородатой монгольской лошадке командир полка, маньчжур с умным и злым лицом. Он с увлечением хлестал плетью, водворяя порядок.
Капитан Якуяма поглядел вокруг. Свет то тут, то там проносился солнечным туманом, но утра еще не было. Оно выделялось отдельными пятнами на волне бледно-синих остатков ночи. Судя по приметам, день предстоял жаркий. Якуяма дохнул в свисток.
— Просить командира ко мне.
На заводском дворе все мало-помалу приходило в порядок. У северной стены вытягивались пулеметы, двуколки занимали западную. Ханшинный завод у большой дороги напоминал старую крепость.
Затрещали костры. Повара, сидя на корточках, раздували огонь под жаровней с потрескивающим на ней соевым маслом.
Японец-вахтер бросил к их ногам окровавленный чувал.
— Эй, ты! Сколько? — спросил капитан сверху.
Вахтер ответил:
— Двести одно, господин советник.
Вестовые разложили на гребне стены цыновки, поставили маленький лакированный столик, принесли чай.
Командир полка Хэй Ху медленно поднимался по крутой лесенке на стену.
Якуяма сказал ему, морща глаза:
— В вас по крайней мере три пуда неисполненных желаний, три пуда жира.
— Это от моего характера, — ответил командир, — доброта мягчит.
— Наши потери? — спросил его Якуяма.
Молодой гибкий адъютант отрапортовал на дурном японском языке:
— Ранеными сто двадцать восемь, убитыми тридцать, отставших одиннадцать.
— В плен взято сто шестьдесят один, — вставил командир полка. — Заметьте, что дело было ночью.
— Солдат не должен знать, что такое день, — поучительно заметил Якуяма. — Это можете знать вы, да и то в частной жизни. Война — это ночь. Постоянная ночь, без луны.
— Для старых, опытных армий, для старых солдат… Мы же молоды, очень молоды, господин советник.
Якуяма взглянул вниз, во двор. Запах соевого масла щекотал нос. Пузырясь и играя, масло весело кипело на жестяных сковородках. Вахтер вынимал из чувала человеческие уши и аккуратно укладывал их в кипящее масло. Уложив, он легонько поворачивал их с боку на бок острой палочкой. Когда на мочке уха взблескивала серьга с цветным камушком, повар осторожно вынимал ухо и извлекал серьгу.
Вахтер стоял возле с длинным шпагатом и иглой в руках. Как только ухо поджаривалось, он протыкал его иглой и пропускал на шпагат. Связки с поджаренными ушами (чтоб не портились) отправляли в штаб для получения премий.
— Мы не можем считать эту операцию благополучной, — сказал Якуяма, берясь за карту местности, иссеченную синими и красными стрелками и кружками.
Прошлой ночью полк окружил партизан в ущелье между двумя деревнями. Кольцо полка смыкалось, вдруг третья рота подалась в сторону. До сих пор никто не знал, как это в действительности произошло, но противник выскользнул из охвата и отошел к железной дороге. Полк прошел сквозь деревни и, опередив противника, вышел на грунтовую дорогу, с дянем, постоялым двором, в двух километрах от железнодорожного полотна. Слышно было, как в ворота дяня ломились люди. Конная разведка, захватив вахтера с чувалом, тотчас понеслась туда.