Том 1

Какая же пресса — «хорошая» или «дурная» — является «истинной» прессой? Кто же изображает действительность так, как она ость, а кто — как хотелось бы её видеть? Кто выражает общественное мнение, а кто искажает его? Кто, следовательно, заслуживает доверия государства?

Объяснение, которое даёт «Kolnische Zeitung», нас мало удовлетворяет. В своём ответе на наше замечание по поводу «почти ликующего тона» её сообщения о запрещении «Leipziger Allgemeine Zeitung» она касается не только части, относящейся к числам, но вдобавок ещё и опечатки. «Kolnische Zeitung» сама знает, что в фразе: «загадка разрешается простым установлением того факта, что известие о запрещении «Leipziger Allgemeine Zeitung» получилось со здешней почтой 31 декабря», должно стоять — и только из-за опечатки не стоит — «30 декабря». Именно 30 декабря в полдень, — мы можем это в случае необходимости доказать, — «Rheinische Zeitung», а следовательно также и «Kolnische Zeitung», получила это известие через здешнюю почту.

ОТВЕТ НА НАПАДЕНИЕ ОДНОЙ «УМЕРЕННОЙ» ГАЗЕТЫ[77]

Кёльн, 7 января. Одна умеренная рейнская газета, как выражается на своём дипломатическом языке аугсбургская «Allgemeine Zeitung», т. е. газета с умеренными силами, весьма умеренного характера и в высшей степени умеренного разумения, извратила наше утверждение: ««Leipziger Allgemeine Zeitung» есть необходимая составная часть немецкой народной прессы», истолковав его в том смысле, будто этим мы сказали: ложь является необходимым элементом прессы. Нас не особенно задевает то обстоятельство, что эта умеренная газета вырвала одно предложение из всего контекста нашей статьи, не удостоив своим высоким и почтенным вниманием те мысли, которые высказаны нами как в этой статье, так и в предшествующей ей. Подобно тому как нельзя требовать от кого бы то ни было, чтобы он выскочил из своей собственной кожи, точно так же мы не можем предъявить индивиду или партии требование выскочить из своей духовной кожи, отважиться совершить сальто-мортале за границы своего умственного горизонта. Меньше всего мы можем требовать этого от партии, которая возводит свою ограниченность в святыню. Мы не станем поэтому входить в рассмотрение того, что должна была бы сделать эта обитательница интеллектуального царства посредственности, чтобы нас опровергнуть, а рассмотрим только её действительные дела.

Прежде всего перечисляются старые грехи «Leipziger Allgemeine Zeitung»: её поведение в ганноверском вопросе[78], её пристрастная полемика против католицизма (hinc illae lacrimae!^{60} Интересно знать, считает ли почтенная газета смертным грехом со стороны «Munchener politische Blatter»[79] подобное же поведение, только в противоположном направлении?), её сплетни и т. д. и т. д. Нам вспоминается при этом одна заметка, напечатанная в «Осах»[80] Альфонса Карра. Г-н Гизо, говорится там, изобразил изменником г-на Тьера, а г-н Тьер — г-на Гизо, и оба, к сожалению, правы. Если бы все немецкие газеты старого покроя вздумали взаимно укорять друг друга за старые грехи, разбор дела свелся бы к формальному вопросу: грешили ли они своими действиями или же своим бездействием? Мы готовы признать за любезной дамой то невинное преимущество перед «Leipziger Allgemeine Zeitung», что она не только не сделала ничего плохого в жизни, но вообще никаких признаков жизни и не проявила.

Но инкриминируемая нам статья говорила не о прошлом, а о теперешнем характере «Leipziger Allgemeine Zeitung», хотя мы, само собой разумеется, не менее серьёзно возражали бы и против запрещения «Elberfelder Zeitung», «Hamburger Korrespondent» или издающейся в Кобленце «Rhein- und Моsel-Zeitung», ибо правовое положение не должно меняться в зависимости от морального характера индивидов или даже от их политических и религиозных убеждений. Бесправное же положение прессы, напротив, не подлежит уже ни малейшему сомнению, раз её право на существование ставится в зависимость от её образа мыслей. До настоящего времени ведь ещё не существует ни кодекса, ни трибунала для образа мыслей.