Том 1

Последним из этих прав личности является право каждого быть судимым себе равными, но и это право есть привилегия богатых. Бедного не судит равный, его во всех случаях судят его кровные враги, ибо в Англии богатые и бедные находятся в открытой войне. Присяжные должны обладать известной квалификацией, а какого она рода, видно из того, что список присяжных Дублина, города с 250000 жителей, включает в себя только восемьсот человек, имеющих эту квалификацию. В последних чартистских процессах в Ланкастере, Уорике и Стаффорде рабочих судили землевладельцы и арендаторы, в большинстве тори, и фабриканты или купцы, в большинстве виги, но в обоих случаях — враги чартистов и рабочих. Но и это ещё не всё. Так называемый «беспристрастный состав присяжных» — вообще нелепость. Когда четыре недели тому назад в Дублине судили О'Коннела, каждый присяжный, как протестант и тори, был его врагом. «Равными ему» были бы католики и рипилеры, но и они тоже не были бы беспристрастны, так как это были бы его друзья. Католик в составе присяжных сделал бы невозможным приговор, всякий приговор, кроме оправдательного. Это случай особенно яркий, но, в сущности, в любом случае дело обстоит таким же образом. Суд присяжных по своей сущности — политическое, а не юридическое учреждение; но так как всё юридическое в основе своей имеет политическую природу, то в суде присяжных проявляется истинная суть юстиции; и английский суд присяжных, как получивший наибольшее развитие, есть завершение юридической лжи и безнравственности. Начинают с фикции «беспристрастного присяжного»; присяжным предписывают забыть всё, что они слышали до следствия относительно данного случая; судить только на основании сделанных здесь, на суде, свидетельских показаний, как будто что-либо подобное возможно! Создают вторую фикцию — «беспристрастного судьи», который должен разъяснить закон и беспристрастно, совершенно «объективно» сопоставить представленные обеими сторонами доводы, как будто это возможно! От судьи даже требуют, чтобы он каким-то особым образом, и вопреки всему, не оказывал влияния на суждение присяжных, не подсовывал им приговор, т. е. он обязан изложить посылки так, как их следует излагать, чтобы вывести заключение; но самого заключения он не должен делать даже для самого себя, ибо ведь это повлияло бы на его изложение посылок, — требуют всех этих и сотен других невозможностей, бесчеловечностей и глупостей, лишь бы приличным образом прикрыть лежащую в основе всего этого глупость и бесчеловечность. Но практика не даёт себя обмануть, на практике очень мало заботятся обо всей этой чепухе, и судья довольно ясно даёт понять присяжным, какой приговор им следует вынести, и послушные присяжные регулярно выносят именно такой приговор.

Далее! Подсудимого следует всячески защищать, подсудимый непогрешим и неприкосновенен, как король, и не может поступать неправильно, т. е. вообще ничего не может сделать, а если он что и сделает, это считается недействительным. Подсудимый может признаться в своём преступлении, но это ему нисколько не поможет. Закон устанавливает, что он не достоин доверия; если не ошибаюсь, в 1819 г. один человек обвинил свою жену в нарушении супружеской верности после того, как она во время болезни, которую сочла смертельной, созналась в этом своему мужу; но защитник жены возразил, что признание обвиняемой не может-де служить основанием, и жалоба была отвергнута. Непогрешимость подсудимого находит затем своё отражение в формах судопроизводства, которыми облечён английский суд присяжных и которые представляют собой такое исключительно богатое поле для крючкотворства адвокатов. Просто невероятно, какие смехотворные формальные ошибки могут свести на нет весь процесс. В 1800 г. один человек был признан виновным в подделке банкнот, но освобождён от наказания, потому что его защитник ещё до вынесения приговора открыл, что в фальшивом банковом билете имя было обозначено сокращённо Bartw, тогда как в обвинительном акте было написано полностью Bartholomew. Судья, как сказано, счёл возражение достаточным и оправдал изобличённого. — В 1827 г. в Винчестере одна женщина была обвинена в детоубийстве, но оправдана на том основании, что в протоколе осмотра трупа присяжные «под своей присягой» («The jurors of our Lord the King upon their oath present that, etc.») заверили, что произошло то-то и то-то, а следовало написать «под своими присягами» («upon their oaths»), так как тринадцать присяжных принесли не одну, а тринадцать присяг.